Палач любви и другие психотерапевтические истории

Место на кладбище? Наверное, я ослышался и попросил повторить. Нет, все верно, она сказала «место на кладбище». Около пяти лет назад, когда Крисси была еще жива, но слабела, Пенни подписала контракт на дорогой участок земли на кладбище – достаточно большой, заметила она (как будто это что-то объясняло), «чтобы собрать вместе всю семью». Все члены семьи – Пенни, ее муж Джеф и двое ее сыновей – согласились, после сильного давления с ее стороны, в течение семи лет вносить свою часть суммы.

Но, несмотря на их обещания, вся тяжесть выплат легла на плечи Пенни. Джеф ушел два года назад и не желает иметь с ней ничего общего – ни с живой, ни с мертвой. Ее младший сын, находящийся сейчас в заключении, естественно, не может вносить свою долю (раньше он выделял небольшую сумму из того, что ему удавалось заработать после школы). А теперь она обнаружила, что Джим лгал ей и не вносил свою плату.

Я хотел было обратить ее внимание, что довольно странно было с ее стороны ожидать готовности оплачивать свое место на кладбище от этих двух молодых людей, имевших, очевидно, больше чем достаточно проблем со своим взрослением. Но Пенни продолжала перечислять душераздирающие события недели.

На следующий день после ее стычки с Джимом к нему пришли двое мужчин, очевидно, торговцев наркотиками. Когда Пенни сказала им, что Джима нет дома, один из них приказал Пенни передать ему, чтобы он вернул деньги, которые задолжал, иначе пусть забудет о возвращении домой: никакого дома не будет.

Сейчас, сказала Пенни, для нее нет ничего важнее, чем ее дом. После смерти отца (ей тогда было восемь лет) мать перевозила ее и сестер с квартиры на квартиру, по крайней мере, раз двадцать, часто оставаясь на одном месте не больше двух-трех месяцев, пока их не выселяли за неуплату. Она поклялась тогда, что когда-нибудь у нее и у ее семьи будет настоящий дом, – и яростно боролась за свою мечту. Ежемесячный взнос был очень высоким, и после того как ушел Джеф, ей пришлось одной нести все расходы. Несмотря на сверхурочную работу, ей это удавалось с трудом.

Так что те двое зря так говорили с ней. После их ухода она несколько минут стояла в дверях ошеломленная; затем она стала проклинать Джима за то, что он тратил деньги на наркотики, а не на взнос за могильный участок; и, наконец, по ее собственному выражению, она «психанула» и погналась за ними. Они уже уехали, но она прыгнула в свой огромный тюнингованный пикап и преследовала их на бешеной скорости по шоссе, пытаясь столкнуть на обочину. Пару раз ей удалось их стукнуть, и они оторвались только потому, что гнали свой BMW со скоростью больше ста шестидесяти километров в час.

Затем она сообщила в полицию об угрозе (умолчав, естественно, о погоне на шоссе), и всю последнюю неделю ее дом находился под постоянным наблюдением полиции. Джим пришел домой позже в тот же вечер и, услышав о том, что произошло, быстренько побросал в рюкзак кое-какую одежду и покинул город. С тех пор она ничего о нем не слышала.

Хотя в словах Пенни не было слышно сожаления о том, как она себя вела, – наоборот, казалось, она рассказывает об этом с удовольствием, в глубине присутствовало сожаление. Позже ночью она стала волноваться, плохо спала, и ей приснился такой важный сон:

Я брожу по комнатам какого-то старого учреждения. Наконец я открываю дверь и вижу двух мальчиков, стоящих на возвышении, напоминающем сцену. Они кажутся похожими на моих сыновей, но у них длинные волосы, как у девочек, и одеты они в платья. Только все как-то неправильно: платья грязные и надеты наизнанку и задом наперед. Туфли тоже надеты не на ту ногу.

Сон меня ошеломил. Я увидел в нем столько много-обещающих намеков, что не знал, с чего начать. Во-первых, я подумал об отчаянных попытках Пенни удержать всех вместе, создать прочную семью, которой у нее никогда не было в детстве, и о том, как это вылилось в ее непреклонное решение купить дом и место на кладбище. А сейчас стало очевидно, что удержаться не удалось. Ее планы и ее семья разбились вдребезги: дочь умерла, муж ушел, один сын в тюрьме, другой – в бегах.

Мне оставалось только высказать вслух эти горькие мысли и посочувствовать Пенни. Мне очень хотелось оставить достаточно времени для обсуждения ее сна, особенно его последней части, касающейся двух ее маленьких детей. Первые сны, рассказываемые пациентами во время терапии, бывают особенно богаты деталями и часто способны прояснить очень многое.

Я попросил Пенни описать основные чувства этого сна. Она сказала, что проснулась в слезах, но не могла распознать, какая часть сна вызывает боль.

– А как насчет двух маленьких мальчиков?