Но с Элмером Мари чувствовала себя в ловушке. Он был собакой Чарльза, и частица Чарльза еще жила в Элмере. Мы с Мари без конца обсуждали ее возможности. Обширная и дорогая ветеринарная диагностика недержания не приносила никакой пользы. Визиты к зоопсихологу и тренеру также оказались бесплодными. Постепенно она с горечью осознала (будучи, конечно, подстрекаемая мною), что с Элмером необходимо расстаться. Она обзвонила всех своих друзей и спросила, не возьмут ли они Элмера, но не нашлось ни одного сумасшедшего, который согласился бы взять такую собаку. Она дала объявление в газете, но даже обещание бесплатной еды для собаки не вызвало ни у кого энтузиазма.
Надвигалось неизбежное решение. Ее дочери, ее друзья, ее ветеринар – все убеждали Мари усыпить Элмера. И, само собой, я сам незаметно подталкивал ее к этому решению. Наконец Мари согласилась. Она повернула большой палец вниз (pollice verso, древнеримский жест «смерть ему». –
Однако одновременно возникла проблема на другом фронте. Отец Мари, который жил в Мехико, стал так слаб, что она подумывала о том, чтобы пригласить его жить с ней. Мне это казалось неудачной идеей для Мари, которая так боялась и не любила своего отца, что многие годы почти не общалась с ним. Фактически именно стремление избежать его тирании было главным фактором, заставившим ее восемнадцать лет назад эмигрировать в Соединенные Штаты. Идея пригласить его жить с ней была вызвана скорее чувством вины, нежели заботой или любовью.
Указав на это Мари, я также усомнился в том, что имеет смысл отрывать восьмидесятилетнего человека, не говорящего по-английски, от его культуры. В конце концов она уступила и организовала для него постоянный уход в интернате в Мехико.
Взгляд Мари на психиатрию? Она часто шутила со своими друзьями: «Сходите к психиатру. Они прелестны. Во-первых, они посоветуют вам выгнать вашу квартирантку. Затем они заставят вас отдать вашего отца в приют для престарелых. И, наконец, они убедят вас убить вашу собаку!»
И она улыбнулась, когда Майк старался убедить ее и мягко спросил: «Вы же не будете кормить свою собаку отравленной пищей, не так ли?»
Так что, с моей точки зрения, две улыбки Мари не означали ее согласия с Майком, а были, наоборот, ироническими улыбками, которые говорили: «Если бы вы только знали…» Когда Майк попросил ее поговорить со своим челюстно-лицевым хирургом, я представил себе, что она, наверное, думает: «Поговорить с доктором Z.! Это верно! Ух, как же я с ним поговорю! Когда я буду здорова и мой судебный иск будет удовлетворен, я поговорю с его женой и со всеми, кого я знаю. Я о нем, подонке, такой шум подниму, что у него всю жизнь будет в ушах звенеть!»
И, конечно же, улыбка насчет отравленной собачьей пищи была столь же ироничной. Должно быть, она думала: «О, я бы не кормила его отравленной пищей – до тех пор, пока он не станет старым и несносным. А затем я бы просто избавилась от него – раз и все!»
Когда на следующей индивидуальной сессии мы обсуждали консультацию, я спросил ее о двух улыбках. Она очень хорошо помнила каждую.
– Когда доктор К. посоветовал мне подробно поговорить с доктором Z. о своей боли, мне внезапно стало очень стыдно. Я стала спрашивать себя, не рассказали ли вы ему все обо мне и докторе Z. Мне очень понравился доктор К. Он очень привлекательный, как раз такой мужчина, какого я хотела бы встретить в жизни.
– А как насчет улыбки, Мари?
– Ну, очевидно, я была в замешательстве. Неужели доктор К. думает, что я шлюха? Если бы я действительно задумалась об этом (чего я не делаю), я бы поняла, что это сводится к товарообмену – я уступаю доктору Z. и позволяю ему немножко меня полапать в обмен на его помощь в моем судебном процессе.
– Так улыбка говорила…?
– Моя улыбка говорила… А почему вас так интересует моя улыбка?
– Продолжайте.
– Полагаю, моя улыбка говорила: «Пожалуйста, доктор К., давайте сменим тему. Не спрашивайте меня больше о докторе Z. Надеюсь, вы не знаете о том, что происходит между нами».
Вторая улыбка? Вторая улыбка вовсе не была, как я думал, иронической реакцией на тему заботы о своей собаке, а имела совершенно иной смысл.
– Мне стало смешно, когда доктор К. стал говорить о собаке и яде. Я поняла, что вы не рассказали ему об Элмере – иначе он не выбрал бы для иллюстрации собаку.
– И?..
– Ну, об этом трудно говорить. Но, хотя я и не показываю этого – я плохо умею говорить «спасибо», – я на самом деле очень ценю то, что вы сделали для меня за последние несколько месяцев. Я бы не справилась со всем этим без вас. Я уже рассказывала вам свою психиатрическую шутку (моим друзьям она очень нравится): сначала – квартирантка, затем – отец и, наконец, они заставляют вас убить вашу собаку.
– И?..
– И, мне кажется, вы вышли за рамки своей роли доктора – я вас предупреждала, что об этом будет трудно говорить. Я думала, психиатры не должны давать прямых советов. Может быть, вы позволили своим личным чувствам в отношении собак и отцов взять верх!
– И улыбка говорила…?