Палач Рима

— Боюсь, что уже поздно, — возразил Веспасиан. — Богатство империи сосредоточено всего в нескольких руках. Времена, когда солдат сражался рядом со своим соседом, чтобы защитить свои крошечные земельные наделы, давно прошли.

— А при чем здесь это? — отмахнулся Сабин. — Любой солдат в легионах теперь римский гражданин.

— Да, но теперь все перевернуто с ног на голову. Теперь вместо того, чтобы сражаться за свою землю, чтобы вернуться к ней осенью по окончании военной кампании, простой легионер, даже отдав армии двадцать пять лет, продолжает сражаться за новую землю империи.

— И в чем, собственно, разница? Армия всегда армия, независимо от того, ради чего сражается простой солдат.

— Мы видим эту разницу начиная с гражданской войны, когда Гай Марий сделал армию профессиональной, и до того момента, как Август создал империю. Ты бы хотел снова вернуть те дни?

— Разумеется, нет, — нехотя согласился Сабин. Ему не нравилось, что брат поучает его, даже если в его доводах присутствовала неумолимая логика. — Так что ты предлагаешь, братишка? Глядя на тебя, можно подумать, что ты много размышлял на эту тему.

— Да, я немало размышлял над этим, пока мы по Аппиевой дороге ехали из Рима.

— Так поделись с нами своей мудростью.

— Я убежден, что у нас есть выбор. Либо бразды правления империей крепко держит в своих руках один человек, тем самым гарантируя ее целостность, либо она распадается, по мере того как легионы в провинциях объявляют о поддержке любого генерала, которому кажется, будто его честь оскорблена, разумеется, в обмен на обещание дать им лучшую землю.

И если такое случится, мы либо полностью уничтожим себя посредством гражданской войны, и тогда наши земли на Востоке захватит Парфия, а на севере варварские племена, либо генералы будут сражаться друг с другом до последнего, и тогда империя развалится на части, например, на Италию, Иллирию и Грецию. Затем от нас отколется Галлия, Испания, возможно, Африка, Азия и Египет, и так далее. Иными словами, произойдет то же, что и с империей Александра.

Как и в случае с преемниками Александра, править ими останутся римляне, но между ними будут постоянно случаться войны. И так до тех пор, пока их не поглотит кто-то другой, точно так же, как мы с Парфией поглотили осколки империи Александра.

— С каких это пор ты стал так хорошо разбираться в истории? — удивился Сабин.

— С тех самых, дорогой брат, с каких ты стал проводить почти все свое свободное время в постели молодой жены. Я тоже не терял времени зря — изучил библиотеку, и бабушкину, и дяди Гая. И хотя физически я уставал наверно не так, как ты, удовольствие получал ничуть не меньшее.

Сабин хмыкнул.

— Но что бывает, когда тот, в чьих руках бразды правления империей, впадает в безумие? — спросил Корбулон. — Как то случилось с Тиберием и как то наверняка произойдет с Калигулой?

— Именно об этом я и размышлял, — признался Веспасиан. — Если исходить из того, что империи нужен император, невольно задаешься вопросом: как его выбирать? Как ни симпатизирую я Калигуле, его поведение вчера вечером развеяло все мои надежды. Его неспособность видеть границы дозволенного делает из него наихудшего кандидата на роль того, в чьих руках будет сосредоточена абсолютная власть. Тем не менее он в числе наследников, ибо принадлежит к императорскому роду.

— В таком случае в задницу императорский род! — весело предложил Магн.

— Все верно. Почему императорский пурпур может наследовать лишь родственник? — поддержал его Корбулон.

— Вот и я о том же. Посмотрите, кого мы имеем в качестве будущих наследников: Калигулу, Клавдия и Тиберия Гемелла. Кого из троих вы бы хотели видеть своим повелителем?

— Никого, — хмуро ответил Сабин.

— Поэтому император должен выбрать себе в наследники самого достойного мужа и усыновить его — ради Рима, а не ради верности императорскому роду. И тогда само понятие императорского рода — и вся династическая грызня — исчезнут сами собой, а если выбор будет сделан правильно, то нами будет править тот, кому мы можем со спокойной душой доверить абсолютную власть.

— Звучит довольно убедительно, господин, — заметил Палл, — но каким образом ты заставишь императорскую семью уступить власть чужаку?

— В этом-то и вся загвоздка. Я не знаю, — честно признался Веспасиан.

— Будет еще одна война, — мрачно произнес Корбулон. — Рим долго не потерпит такого императора, как Калигула.

— Даже если и будет, — произнес Веспасиан с надеждой в голосе, — тот, кто выйдет из нее победителем, наверняка вынесет для себя урок: забудь о том, что такое династия, и усынови в качестве преемника самого достойного.

— Но что будет, господин, — мудро рассудил Палл, — если окажется, что самый достойный муж в Риме — это родной сын императора?

Увы, Веспасиан не успел ответить на этот вопрос, потому что дверь распахнулась, и в зал вошел Клемент.

— Император призвал вас к себе в кабинет, — сказал он с едва ли не виноватым видом. — Боюсь, это означает, что твое присутствие здесь недолго будет оставаться секретом.

***