Палач Рима

— Какие у нее доказательства? — требовательно спросил Тиберий, размахивая письмом Антонии, как только под конвоем германца-телохранителя Веспасиан и его спутники вошли в просторный кабинет. Калигула сидел у окна, блаженно зажмурив глаза и подставив лицо солнечным лучам, как будто ничто в этом мире его не тревожило.

Как только дверь за ними закрылась, первым заговорил Палл.

— Принцепс, этот список сделан рукой самого Сеяна.

Тиберий поднял свиток, пристально на него посмотрел и бросил на мраморный стол.

— Это всего лишь перечень чьих-то имен, а не доказательство.

— Дядя, — подал голос Калигула, не открывая глаз, — если бы все, кто значится в этом списке, были мертвы, кто стал бы императором? Явно не родственник, а кто-то чужой.

Но Сеян скоро станет членом нашей семьи. Я дал ему разрешение обручиться с моей невесткой Ливиллой.

— Знаю, дядя, и ты был совершенно прав, — проворковал Калигула, — разве что слегка поспешил. Ты сам сказал мне, что у тебя имелись на его счет сомнения, именно поэтому ты отправил его в Рим в качестве консула.

— Верно, отправил, — Тиберий перевел взгляд на огромную непристойную картину, украшавшую стену между его рабочим столом и окном, и как будто вернулся в то состояние, в котором пребывал, когда впервые посмотрел на Веспасиана. — Но я должен быть уверен, совершенно уверен, что он охраняет меня и берет на себя часть ноши, которую я тащу на своих плечах.

— Принцепс, можно мне сказать? — нервно спросил Сабин.

Тиберий ответил не сразу, однако спустя несколько секунд обратил свои старческие глаза на Сабина и почти что выкрикнул:

— Тит Флавий Сабин, из Девятого Испанского легиона, хороший солдат. Да-да, говори!

Сабин поведал Тиберию, как обнаружил недостачу денег и как сундуки с денариями оказались во Фракии.

Казалось, Тиберий его не слушает, но как только рассказ Сабина подошел к концу, император вновь оживился.

— Кто еще видел эти деньги во Фракии? — спросил он, обводя взглядом присутствующих.

— Я, принцепс, — подал голос Корбулон.

На какой-то миг Тиберий растерялся, как будто до этого не замечал присутствия Корбулона.

— Ты кто? — бросил он ему. — И когда ты сюда прибыл?

— Гней Домиций Корбулон, принцепс, — гордо ответил тот.

— Помню, ты в начале моего правления был претором, но до консула так и не дослужился, — ответил Тиберий.

— То был мой отец, принцепс, — ответил Корбулон, явно довольный тем, что Тиберию знакомо его имя.

— Отец, говоришь? А ты его сын? Никогда про тебя не слыхал, — заявил Тиберий. Корбулон поник. — Ну, расскажи мне, что ты видел.

Корбулон поведал ему свою историю, рассказав про Гасдрона и Ротека, однако, как ему было велено, умолчал про Поппея.

Когда он закончил, Тиберий хмуро посмотрел на него.

— И что же ты делал во Фракии?

— Служил трибуном при штабе Поппея.

Похоже, эту фразу Тиберий пропустил мимо ушей.

— И кто еще это видел? — спросил он, как будто рассказ Корбулона его не убедил.

— Я, принцепс, — произнес Веспасиан.

— А, друг моего сладкого друга, — проворковал Тиберий. — Мой сладкий, твой друг говорит, будто он увидел сундук с деньгами, который вольноотпущенник Сеяна передал какому-то фракийскому племени, чтобы те подняли против меня мятеж.

— Я бы на твоем месте, дядя, ему поверил, — отозвался Калигула, так и не открыв глаз. — Он очень хороший друг.

— Но я верю! Верю! — казалось, Тиберий вот-вот впадет в неистовство. — Да, теперь я вижу, что он на самом деле очень хороший друг.

— Мы привезли с собой жреца, принцепс, — признался Веспасиан, — чтобы ты мог лично его допросить.

Императорской радости не было предела.

— Где же он? — сладостно простонал Тиберий. — Давайте скорее его ко мне! Уж он у меня помучается!

***

Истерзанное тело Ротека было привязано к деревянному столу посередине императорского кабинета. Жрец только что во второй раз потерял сознание. Его правая нога представляла собой черные, обугленные дымящиеся кости, часть которых упала на переносную жаровню. В комнате висела сизая дымка и омерзительная вонь горелого мяса. Сквозь эту дымовую завесу на корчащегося в муках жреца падал луч солнечного света.

Как и предполагал Веспасиан, Тиберий пытал пленника сам, причем с видимым удовольствием, отвечая плотоядной улыбкой на каждый крик Ротека, на каждую мольбу о пощаде, как будто для его слуха вопли несчастного были самой сладкой музыкой. И хотя Ротек выложил все, что знал, уже в самом начале, когда его нога соприкоснулась с жаровней, Тиберий решил продлить себе удовольствие.

— Итак, этот человек говорит, что он выполнял волю Азиния, — произнес Тиберий. Он был снова в ясном уме: с неподдельным интересом император рассматривал обугленную ногу своей жертвы. Движимый любопытством, он осторожно прикоснулся к почерневшим костям. Те, по всей видимости, еще не остыли. Тиберий отдернул палец и послюнил, чтобы охладить обожженную кожу.

Да, принцепс, — ответил Палл. — Но он прекрасно описал Гасдрона. Чтобы обезопасить своего настоящего хозяина, Сеяна, тот рассказал ему, что работает на Азиния. Сделано это было на всякий случай, — Палл умолк и махнул рукой на обгорелые останки ноги. — Вроде этого…