Палачи и жертвы

Возглавив агрегированное Министерство внутренних дел СССР, Берия первым делом расставил на ключевых постах Кобулова, Цанаву, Гоглидзе и других. Не был забыт и генерал–лейтенант Лев Емельянович Влодзимирский, некогда ведавший Следственной частью по особо важным делам, а с 1946 года тихо, как бронепоезд на запасном пути, коптивший небо в качестве начальника управления кадров Министерства госконтроля, — в марте 1953 года его «расконсервировали» и вернули на старое место, дав ему в замы небезызвестного полковника Хвата.

У Влодзимирского и Хвата рюминские пароксизмы не вызывали ничего, кроме брезгливых усмешек. На дело Абакумова они смотрели так же, как их шеф в пенсне, о чем подробно рассказал на предварительном следствии по делу Берии полковник Коняхин, бывший заместитель начальника Следчасти по особо важным делам МГБ. Привожу выдержку из протокола его допроса 7 сентября 1953 года:

«11–12 марта 1953 года я был на докладе у министра и, когда дошла очередь до дела Абакумова, Берия, не расспрашивая о виновности Абакумова, иронически произнес: «Ну, что еще нашли у Абакумова, кроме его квартиры и барахольства?» Я ответил, что подтверждены факты обмана ЦК ВКП(б) и, помимо этого, Абакумов ничего не сделал по заявлению врача Тимашук в выяснении обстоятельств смерти товарища Жданова. Берия сразу же напустился на меня: «Как Абакумов ничего не сделал по заявлению Тимашук? А вы знаете, что Абакумов передал это заявление Сталину? Почему вы меня обманываете? Неужели вас учили в ЦК (т. е. на прежней работе) обманывать руководство?»

Я промолчал и, в частности, не сказал Берии о замечании товарища Сталина, которое им было сделано в моем присутствии 20 февраля 1953 года, а именно: „Это Берия нам подсунул Абакумова… Не люблю я Берию, он не умеет подбирать кадры, старается повсюду ставить своих людей…“» Несколько дней спустя Рюмин был арестован и отдан в руки Влодзимирского и Хвата, а ложно обвиненных им медиков и чекистов выпустили на свободу. Отведав тюремной баланды, а вслед за нею и карцера, Рюмин признался, что фальсифицировал дело Абакумова, который не был ни заговорщиком, ни соучастником какого–либо состоявшегося или намечавшегося теракта. Казалось бы, теперь надо было с извинениями освобождать Абакумова из–под стражи — такой слух мгновенно распространился по коридорам Лубянки. Однако это не входило в планы Берии и его ближайшего окружения: чтобы упрочить свою репутацию пламенных борцов за правое дело, они затеяли кампанию по разоблачению бывшего руководства МГБ, санкционировавшего грубые нарушения социалистической законности в следственном аппарате, для чего Абакумову с Рюминым отводились роли козлов отпущения. Поэтому запрет на допросы Абакумова означал лишь скоротечный тайм–аут, необходимый для смены состава игроков в команде следствия и для вводного инструктажа.

Пока Рюмин и действовавшие по его указке заплечных дел мастера подвергались интенсивным допросам, благодаря чему получили документальное отражение факты применения пыток, мозговой трест в лице генерал–полковника Кобулова и генерал–лейтенанта Влодзимирского колдовал над вопросником, которым надлежало руководствоваться их подчиненным при работе с Абакумовым. Перебрав огромную кучу навоза, собранного Рюминым за год — по–иному они его материалы и не называли — Кобулов и Влодзимирский нашли там два «жемчужных зерна» — дело Жемчужиной и дело «авиаторов». Первое давало возможность столкнуть лбами Абакумова с Молотовым, а второе — с Маленковым, после смерти Сталина ставшим во главе государства.

Новый, третий по счету виток следствия начался с того, что Абакумову порекомендовали чистосердечно признаться в злонамеренной фабрикации материалов по обвинению Шахурина, Новикова, Шиманова и других в государственной измене. В ответ Абакумов заявил, что абсолютно не причастен к возникновению дела «авиаторов» — те были арестованы по прямому указанию Сталина без предварительных предложений со стороны ГУКР «Смерш» или НКГБ СССР. А когда ему сказали: «Не водите нас за нос, вы затеяли все это исключительно с целью подкопаться под Георгия Максимилиановича Маленкова!» — Абакумов перестал давать показания и не подписывал протоколы допросов.