Палачи и жертвы

Можно ли оценивать личность Абакумова без учета массовых злодеяний и беззакония, совершенных в Министерстве государственной безопасности? Нет, это никогда не будет оправдано ни нами, ни нашими потомками.

Надо сказать, что некоторые из нас во весь голос объявляют олицетворением зла целые ведомства, ответственные за безопасность государства. Игнорировать это мнение едва ли разумно, голословное отрицание ничуть не лучше голословного утверждения, поэтому я ненадолго задержусь на рассмотрении того, что здесь, на мой взгляд, справедливо, а что нет.

Когда я слушаю страстные филиппики в адрес органов прокуратуры, внутренних дел и госбезопасности, то стараюсь разгадать, что в каждом отдельном случае движет обличителями — политический расчет или же святая простота, неспособность разобраться в причинно–следственных связях сложных общественных явлений? Концентрировать гнев на органах правопорядка — все равно что выплеснуть сгусток ненависти на кулак, которым некогда ударили вас или ваших близких, вместо того, чтобы задуматься над тем, чей мозг дал команду бить. Во все времена и при всех общественно–экономических формациях органы подавления были точным подобием и отпечатком верхнего эшелона власти. В этом смысле казарменный социализм — не исключение. А утверждение, будто ЧК, НКВД и МГБ наносили тяжкий урон стране именно тогда, когда по злой воле своих руководителей выходили из–под контроля ЦК ВКП(б) — миф, пущенный в обращение теми, кто отлично знал, что и зачем творит. Ведь работники органов, фигурально выражаясь, не композиторы, а оркестранты, исполняющие под управлением дирижера, коим была партия, ею сочиненную музыку.

Когда говорят о всеобщей, коллективной вине, вольно или невольно подразумевают коллективную безответственность. Ответственность должна быть только персональной, иначе она ни при каких обстоятельствах не будет действенной. А для этого не обойтись без уточнения степени вины, определяющей меру ответственности преступившего закон человека.

Интересно, как бы повел себя каждый из нас, окажись он или она на месте Абакумова? Исчерпывающий ответ на поставленный мною вопрос сможет дать только тот, кто способен на серьезное психологическое перевоплощение, ибо примерка маски Абакумова ни к чему не приведет — нужно не скользить по поверхности явлений, а внедряться в их суть, в ткань того времени и господствовавших в ту пору нравов. Если для нас, доживших до гласности, профессор Этингер, академик Юдин и подростки из организации «СДР» — ни в чем не повинные люди, то по тогдашним законам, они — контрреволюционеры и подлежали осуждению за антисоветскую агитацию. Подчеркиваю, все это было не заблуждением сталинских верноподданных, а действовавшей, всеми признанной нормой советского уголовного права. И преданность Сталину надо рассматривать не как способ преуспеть в жизни, а как искреннюю веру в его мессианское предназначение, как, если угодно, разновидность религиозного фанатизма. Кстати, последнее подтверждается тем фактом, что в руководстве органов госбезопасности и их следственного аппарата не случайно доминировали необразованные люди — Великий Зодчий казарменного социализма знал, на кого можно положиться.

Выполняя палаческие приказы Сталина, Абакумов мог добросовестно заблуждаться и считать, что поступает правильно, но мог и понимать, что творит непростительное зло. Допустим, он все понимал. А коли так, то был ли у него выбор? Реальная возможность выбора была у него в 1932 году, когда ему, грузчику, сыну больничного истопника и уборщицы медполитехникума имени Клары Цеткин, предложили перейти в НКВД. Но даже это надо воспринимать в духе того времени, когда человеку в военной форме с готовностью уступали место в трамвае, в стране царил ура–патриотизм, а армия и органы были окружены всеобщей заботой и любовью. У министра Абакумова выбора не было, если, конечно, не считать самоубийства.

Итак, сформулирую вывод: Абакумов действовал в условиях крайней необходимости и выполнял волю Сталина.

«Ну и что из этого? — энергично возразят некоторые читатели. — Наша страна на Нюрнбергском процессе вместе с другими державами- победительницами отстаивала безупречный правовой тезис: исполнение преступного приказа не освобождает от ответственности исполнителя!»

Мне, как говорится, нечем было бы крыть, если бы не одно «но» — есть сколько хотите случаев, когда мы неоднократно присоединяемся к различным международно–правовым актам и забываем распространить их действие на собственное законодательство. Подобные прецеденты имели и все еще имеют место в отношении к Хельсинкским и Венским соглашениям, а не только к Нюрнбергским. В нормах советского уголовного права вопросы об ответственности за исполнение незаконного приказа единообразно не регулируются. Применительно к условиям гражданской службы правовая теория и судебная практика исходят из того, что незаконный приказ начальника не является обязательным для исполнения. Подчиненный, сознавая его незаконный характер, подлежит ответственности за умышленное совершение общественно опасного деяния.