Для проведения инспекции по мегрельскому делу специальная комиссия не создавалась — поскольку в материалах данного дела затрагивались весьма деликатные моменты, Берия занялся этим лично, подключив особо доверенных сотрудников в лице генерал–полковника Кобулова и генерал–лейтенанта Влодзимирского. О том, как они работали, лучше других рассказал А. Рапава:
«16 марта 1953 года я был этапирован во Внутреннюю тюрьму МГБ СССР. Через несколько дней меня вызвал на допрос начальник Следственной части по особо важным делам генерал Влодзимирский и предложил написать обо всем в камере. Я написал все, как было, после чего меня доставили в кабинет Берии, где находились он и Кобулов. Берия подробно расспросил о моем деле и методах следствия, потом сказал, что я буду освобожден и что арестовали меня по распоряжению Сталина.
«Ты ушел к Сталину, — с усмешкой заявил Берия, — а он тебя посадил». Этим он дал мне понять, что я как бы отошел от него за последнее время, поэтому такой результат. Тогда я не знал о смерти Сталина, и его заявление было для меня по меньше мере странным…»
Примечательно, что в день освобождения из-под стражи Рапаву назначили министром госконтроля Грузинской ССР, о чем он узнал на Лубянке, стоя с вещами в кабинете Кобулова.
Примерно так же решилась судьба арестованного Каранадзе, с той лишь разницей, что он прямо из тюрьмы отправился на пост первого заместителя министра внутренних дел Грузии.
Остальные обвиняемые за решеткой тоже не задержались — 8 апреля 1953 года Берия утвердил постановление о прекращении уголовного преследования и освобождении из–под стражи 37 арестованных по делу мегрело–националистической группы Барамии. А их место заняли полковник Цепков и члены его бригады.
Реабилитационная кампания не обошлась без накладок. Зная, что Берия покровительствует томившимся в неволе грузинам, и желая угодить, генерал Влодзимирский, по свидетельству очевидцев, вместе с оправдательными документами на жертв мегрельского дела положил в папку министра и справку на Рухадзе. Берия возмутился и запретил Влодзимирскому всякую самодеятельность, в виде епитимии поручив ему пересмотреть дело Теймураза Шавдии, которому уже успели отверстать 25 лет лагерей. Рухадзе тоже побывал в кабинете Берии (это произошло 21 марта 1953 года) и наивно понадеялся на милость Лаврентия Павловича, но свобода ему только пригрезилась — выяснив подробности разговора Сталина с Рухадзе, Берия потерял к нему интерес. Тогда Рухадзе принес покаяние, оставшееся безответным:
«Лаврентию Павловичу Берия
(лично)
Я плачу, мучаюсь, раскаиваюсь во всем случившемся. Мне очень и очень тяжело…
Прошу поверить, Лаврентий Павлович, что у меня не было вражеских намерений. Обстановка и обстоятельства, в которых я оказался, а также одиночество, сыграли большую роль в моих грехах. Я не оказался па высоте своего призвания, я не оправдал доверия партии и наделал много серьезных ошибок вплоть до преступлений. Я полностью виновен, я давно это осознал и прочувствовал…
Лаврентий Павлович, Вы знаете меня свыше 25 лет, я рос у вас на глазах и воспитан Вами. Обращаюсь к Вам с просьбой как к родному отцу и воспитателю моему и на коленях, со слезами на глазах прошу пощадить, простить и помиловать. Прошу ради детей своих дать мне возможность умереть на воле, повидав их в последний раз…
Вы и только Вы, Лаврентий Павлович, можете спасти меня..
Арестованный Н. Рухадзе
5 апреля 1953 г. М-ва, Внутренняя тюрьма».
Среди тех, кто удостоился личной встречи с Лаврентием Павловичем, был и арестованный Власик, который без утайки рассказал все, что знал об истоках мегрельского дела. Реабилитация врачей, следуя логике, сулила свободу и Власику, но Берия распорядился вернуть его в камеру.
Из множества арестованных с санкции Сталина сотрудников госбезопасности, обвинявшихся в заговоре с целью свержения советского строя, Берия выпустил на волю примерно половину. Вновь приступили к исполнению своих обязанностей генералы Райхман и Эйтингон, тогда как бывший министр госбезопасности Абакумов по- прежнему сидел в камере, хотя выдвигавшиеся против него обвинения, как говорят, приказали долго жить.