Паладинские байки

– За мундиром и еще кое-чем. Ты, пожалуй, этих шутов фасолевых отправь переодеться…

Отправлять не понадобилось, Карло и Джулио сами сообразили и понеслись в сторону кадетской спальни как ужаленные. Робертино же продолжил:

‒ Пойдем в Лоскутный Угол и отучим кое-кого смеяться над паладинами.

Жоан вдруг покраснел:

– Эм-м… Я это… позавчера белье кастелянше сдавать ходил.

Робертино обернулся:

– Ну и?..

– Ну и. Конечно, если верить Кавалли и Манзони, то Марионелла не считается, – Жоан проводил взглядом проворно удаляющихся Джулио и Карло. – Она же, знаешь, полуфейри и обет в храме Матери дала такой, особенный. Вроде бы такие вот посвященные Матери, как она, со времен Амадео Справедливого паладинов обслуживают, хм, руками и устами, как-то так в ее обете сказано. Ну вот она меня и… того, обслужила, не столько устами, сколько языком.

– Так что тебя тогда беспокоит? – они уже вошли в свою спальню младших паладинов, и Робертино снял с вешалки мундир, надел и принялся застегивать его.

Жоан пожал плечами:

– Да вот сомнения берут. Ведь этим долбодятлам надо показать класс, а не опозориться вслед за ними.

Робертино протер платком золотой акант на плече, задумчиво посмотрел на перевязь с мечом, но надевать не стал, а направился в тренировочный зал. Жоан тенью увязался за ним.

– Не думаю, что ты опозоришься, – Робертино выбрал на стойке среди учебных деревянных мечей подходящий по руке, покрутил им и сунул под мышку. – Я этим вопросом тоже интересовался, хоть сам и не пробовал. В общем… вроде бы и правда на полуфейри-посвященную Матери под таким обетом наш запрет не распространяется. Лишь бы, как говорит Жозе Лафонтен, кхм, не совать. Да Марионелла, думаю, и не позволит, кхм, совать – тогда ведь и ее обет сломается, и мир фейри обретет над ней власть, а ей, как я понимаю, туда совсем не хочется... Но если ты так опасаешься, то я сам попробую разобраться.

Жоану тут же стало стыдно:

– Э-э, нет уж. Пойдем вдвоем. Я тебя уж раз чуть под монастырь не подвел, с тем яблоком дурацким…

Он взял со стойки деревянный меч и тоже сунул его под мышку.

Выходя из зала в коридор, где у дверей кадетской спальни уже топтались переодетые в новенькие мундиры Джулио и Карло, Робертино шепотом спросил:

– Кстати о яблоке. Когда ты ко мне в каморку ворвался, ты что-то там про яблоко говорил…

– А-а, да, – Жоан усмехнулся, враз обретая хорошее настроение. – Я узнал, кто принцессе подвеску янтарную подарил. Помнишь, мы гадали, что, кроме Кавалли, знать больше некому. Ему ж тоже не с руки про это трепаться было бы. А если это он дарил, то откуда он такие деньги взял? Он же половину жалованья матери и сестре отсылает… Так вот всё просто оказалось: он всем придворным паладинам, кроме кадетов, сказал, мол, давайте скинемся и принцессе на свадьбу тайный подарок сделаем, со смыслом. Мол, яблоко – символ плодовитости и женской красоты, а янтарь – чистоты и целомудрия… – Жоан хихикнул.

Помимо воли Робертино расплылся в улыбке, оценив выходку Кавалли и тонкий намек принцессе, что королевские паладины ничего не забыли, но будут хранить молчание – при условии, что принцесса тоже будет вести себя подобающим образом. Ведь подсунуть анонимный подарок могли только те, кто проверял свадебные подарки, то есть маги и паладины. Магам знать историю с яблоком сорта «золотой ранет» и купальней неоткуда, так что, похоже, Джованна правильно поняла все намеки. По крайней мере больше никаких скабрезных историй не случилось.

Подойдя к кадетам, нервно переминающимся у дверей в кадетскую спальню, Жоан на всякий случай туда заглянул. На счастье Джулио и Карло, их сотоварищи еще не вернулись из вечернего увольнения, в спальне было пусто, и никто не видел, как эти два страдальца прятали под матрасы свои изорванные мундиры.

– Значит, так. Сейчас мы идем в Лоскутный Угол, в эту «Розу и Мимозу», и вы нам показываете тех магиков, с которыми умудрились связаться, – сказал Жоан, поудобнее перехватывая выскальзывающий из-под мышки деревянный меч. Пожалел, что не надел перевязь, можно было бы прицепить на нее. Покосился на Робертино, но тот держал свой меч под мышкой так ловко и непринужденно, будто городской франт изящную модную трость. Жоан про себя позавидовал врожденному аристократизму приятеля, все-таки, что ни говори, Сальваро – это цвет фартальской знати, они не то что законных отпрысков вроде Робертино, а даже своих бастардов воспитывают как полагается, чтоб не стыдно было признавать и фамилию свою давать. Не то что сальмийские дворяне, которые, честно говоря, не шибко от сальмийских же крестьян и мещан в плане манер и образа жизни отличаются, даже такие старинные фамилии, как Дельгадо.

– А-а-а… а вы не боитесь? – выдавил из себя Джулио.

Жоан согнулся от смеха, опираясь на деревянный меч. Робертино посмотрел на кадета как на дурака (впрочем, так он на него смотрел с того самого момента, когда узнал о сути дела) и сказал: