Паладины госпожи Франки

Таверна, куда они зашли, была выдержана в совсем ином стиле, чем дивэйнские. На чисто отмытых полах зала — плетеные циновки, у камина — тряпочный коврик. Тяжеловесные столы и скамьи блестят, как лакированные, и на каждую скатерку водружен ветвистый шандал о пяти рогах, с восковыми, а не сальными свечами. Впрочем, в сам зал их не пустили: узким боковым коридором провели в помещеньице между ним и кухней, отгороженное с обеих сторон занавесками из пестрых бусин и палочек. Сквозь такие ты видишь всё, а тебя никто. Здесь же была и дверь — черный ход для обслуги и торговцев, снабжающих кухарок провиантом.

Народу было пока немного. Город был католический, день постный, пятница; поэтому из кухни волокли для гостей огромные сковороды, где из-под скворчащей яичницы стыдливо выглядывало севрюжье рыльце, мисы, откуда морская мелюзга: гребешки, ежи и огурцы, — испускала тонкие и пряные ароматы, кастрюльки с рыбным супом, густым и прозрачным, а на подносах — целые горы зелени.

Франка оглядела своих питомцев, глотавших слюнки, — и вынула маленький золотой.

— Вот, давайте уж кутнем, раз дороги нас поистерли, да не до конца, море пожевало, но хоть выплюнуло!

Хозяин меланхолично попробовал монету на зуб и удалился. Через минуту стол застелили белейшей скатертью. Еще через две — грохнули на неё охапку ножей, ложек и двузубых вилок (на последние Ноэми покосилась с недоверием, а Яхья — с чувством смутного узнавания: кто-то из послов на его глазах охотился с этой штуковиной на жареного барашка, чем вызвал у шахских придворных пароксизм тайного смеха). Еще через некоторое время перед ними водрузили жаровню на ножках, где внутри мерцали угольки, а сверху стояла накрытая крышкой сковородка. И блюдо, где среди курчавого салата лежало нечто темно-смугло-серое и длинное. И графинчик с золотистым напитком в окружении трех стаканов.

— Ой, это что, змея? — испуганно покосилась на блюдо Ноэминь.

— Змеи, лягушки и толченые в порошок кузнечики считаются мясом, и сегодня вам их даже в китайской харчевне не подадут, — хмыкнула Франка.

— А здесь и суны имеются? — поинтересовался Яхья.

— Восточный квартал. Там и суны, и сыны Ямато, и из земли Чосон, но все вперемешку и понемногу. Да вы попробуйте!

«Змея» была копченой, нежно тающей во рту.

— Это же угорь! — рассмеялась Франка.

— А в жаровне?

— На скаре, — поправила она. — Поглядим. Тресковые битки, наверное.

Но там в жиру шипели розовато-рыжие толстые ломти чего-то плотного в прозрачных прожилках, а рядом вроде бы круглые ягоды, а, может, бусины из сердолика…

— Это как, тоже едят? — снова удивилась Ноэми.

— Лопухи! Это красная рыба с икрой, самое здесь ценное. Соленой она, понятно, вкуснее, но, похоже, нерест прошел на днях, так и доспеть не смогла. А раньше хода ее ни ловить, ни заготавливать впрок не дозволено.

Когда дети поели (к рыбе подали и хлеб, и пряные травки, и земляные яблоки), Франка налила из графина все три бокала: себе до краев, им на донышко.

— Вино доброе. Не пьянит, а солнышко внутри зажигает. Такое можно и мне, и вам, будь хоть трижды пост. Заработали!

Дети разомлели и от вина, и от непривычной сытости. В зале тем временем засуетились: сдвигали столы, скатывали в рулон половики, убирали хрупкие и бьющиеся предметы куда подальше.

— Герцогская гвардия, никак, собирается пожаловать, — проворчала Франка. — Носит их!

В залу шумно вошли, потеснив прочих, молодцы в камзолах дорогого серого сукна и высоких сапогах со шпорами, девушки в широких юбках с лифом и алых пелеринах. «На шлюх не похожи, но и на служанок тоже, спокойно держатся,» — отметил про себя Яхья… Расселись за столами вперемежку, и началось жратвоприношение: прислуга снова потащила всё рыбное, и овощное, и винное. Всякий раз, когда под натиском очередного блюда распахивалась, постукивая и шурша, занавеска, пирующие поглядывали на нашу троицу со странным выражением в глазах.

— Доели, допили? — тихо спросила Франка. — Самое время вежливо удалиться.

Тут один из гвардейцев, похоже, самый главный, встретив ее взгляд, начал подниматься с места. Яхья, у которого оборонительно-отступательный инстинкт за месяцы странствий обострился до предела, подхватил своих дам за локотки и рванул через черный ход наружу.

Он зачем-то тянул их к берегу, краем глаза видя, что те подседлывают коней, оставленных у входа в таверну, и скачут им вослед. Понимал, что не уйти пешему от конного, и всё же бежал, волоча женщин за собой.

— Ну хватит, набегались! — Франка сердито выдернула руку, упала с разбегу и поднялась, потирая коленку. Повернулась ко всадникам, взяв детей за руки.

Гвардейцы, не доходя шагов десяти, остановились. Старший слез, подошел ближе, ухмыляясь с некоторой долей почтения. Поклонился:

— Ваша светлость! Супруг ваш уже неделю ждет возвращения вашего под родной кров. В коем уже всё наилучшим образом приготовлено к вашему приему. Благоугодно ли вам будет проследовать туда с нами?