Палата № 7

Войдя в свою комнату, Толя долго читал повесть из "Тысячи и одной ночи". Среди удивитель-ных книг, созданных добрым гением человечества, сказки Шахразады казались ему едва ли не самыми чарующими. Но была ли когда-нибудь такая жизнь на земле? Может быть, это просто изящная выдумка арабских всадников, - ведь у них лучшие кони в мире, - и кто знает, куда эти волшебные кони, неутомимые и быстрые, как птицы, уносили их фантазию, всегда раскаленную знойным дыханием южных пустынь, самумами и сирокко; да ведь и воображение их рождалось веками среди миражей африканских горизонтов, их огненные взоры видели дальше и глубже, чем наши светлые глаза среди затуманенных далей и лилового марева тающих северных горизонтов.

Самым замечательным казалось Толе, что люди настолько верили в силу поэтического слова, что пытались им заговорить судьбу, как известно неумолимую. Много было таинственного и непостижимого в этих дивных сказаниях, но Толя понимал все, хотя многое и не смог бы выразить словами. Часто, читая эти книги, он внимал боевым призывам, - все повести были посвящены сильным, могучим людям, не знавшим страха, считавшим любое дело легким.

Стоит твердыня - гора Синай, пылает

битва на горе,

А ты, Моисей, допрашиваешь время.

Так брось же посох свой, - он топчет

все творенья

- иль боишься, что веревка коброй может

стать?

В бою читай писанья вражьи, как стих корана,

И пусть твой меч стихи на вражьих шеях

вырезает.

Толя Жуков изучил арабский язык и читал сказания в подлиннике, русский перевод был настолько беспомощным, что разрушал все очарование этой неповторимой книги, да и французс-кий оставлял желать много лучшего. Он перевел ряд фрагментов, и все цитаты здесь даны в его переводе.

Да... разве он сам, Толя Жуков, не стоял сейчас на горе, подобно Моисею, и не допрашивал время? Оно было чертовски виновато, совершило тысячи тягчайших злодеяний, ему больше нечего сказать, и оно молчит. Никакими уловками бывалого следователя не добьешься от него показаний. Но, может быть, все эти злодеяния - только веревка, которой трус может удавиться, а мудрец пройдет мимо, не обратив внимания, - пусть валяются у дороги, - ведь это веревки, а не ядовитые кобры. И если ты сумел по достоинству оценить вражьи действия, - они записаны в их летописях, - ты сумеешь дать им достойный ответ; не отписывайся, не трать попусту слов, а ответ напиши мечом на их шеях.

Чудесная программа!

Может быть, думал Толя Жуков, вся наша беда в том и состоит, что мы переоценили вражью силу, а свою недооцениваем?

... но то, что свершиться должно, не верши

ухищреньем,

а силой! И настанет, чему быть суждено;

чему быть суждено, совершится

в назначенный час.

И только глупец унывает всегда в ожиданье.

Да - свершится - это я знаю, думал Толя. Но где взять силы для борьбы и терпение - влачить рабское существование? У меня нет сил - вокруг мало людей, готовых ринуться в бой, хотя ненависть растет и ряды возмущенных ширятся. Полководец в сумасшедшем доме, в плену у врага. Вокруг меня и Володи мало-помалу образуется знакомая пустота, - еще не прошел сталинский страх, сковавший народ на десятилетия, а новое поколение еще не выросло. Я одинок, - в моем подсумке нет патронов. Главное, нет никакого запаса оптимизма. А у кого из недюжин-ных людей он был? Все большие поэты были пессимистами. Леопарди, Байрон, Лермонтов, Гейне, Блок, Пастернак. Пушкина можно выразить в одной потрясающей строке

Безумных лет угасшее веселье...

А Лермонтов

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем

вокруг

Такая пустая и глупая шутка.

Конечно, все они любили жизнь. И я, и Володя, и Николай Васильевич любим ее безумно...

Устами Каина Байрон кричит на весь мир, и кажется мне, что это мы кричим.

И это я, который ненавидел так страстно смерть,

Что даже мысль о смерти

Всю жизнь мне отравила, - это я

Смерть в мир призвал, чтоб собственного брата

Толкнуть в ее холодные объятья!

А Шекспир?

Разве не он уже триста лет вопрошает:

Быть иль не быть?

Так, может быть, во много раз лучше - не быть? Николай Васильевич и Володя изнемогают в страшной борьбе, - и мне тоже, как обреченному Каину, надо будет убивать своих братьев? Разве они виноваты в том, что они заблуждаются, или глупы, или недостаточно прозорливы? Наступит ли когда-нибудь такое время, когда все люди станут Человеками? Значит, истреблять всех, пока перестанут рождаться бараны? Нет, на это я не способен, не могу так... Ведь Каин, честно полагавший, что на земле не место мелкотравчатым и недалеким авелям, в конечном счете не стал счастливее, а влачил мучительное существование, снедаемый угрызениями совести. Что же - быть нам вечными каинами?

Значит - выхода нет?

Толя глядел в окно на черную бездну неба, на такие далекие безучастные звезды, - их холодный свет, льющийся тихими струями, уже не может омыть его запыленные мысли, - они как будто говорят: вы так далеки от нас, что мы вас и различить не можем. Как же вам помочь?

Опять Ноев ковчег? Ты помнишь жалобы Иафета?

...Ужели

лишь нас с отцом, да тварей, им избранных,

спасет Творец?

Братья - люди! Я увижу

великую могилу! Кто ж со мною