Палаццо Дарио

Радомир пригласил гостей к столу. Правда, в данном случае сказать просто «стол» было бы явным преуменьшением. Он распорядился соорудить П-образный стол, такой, как на его любимой картине «Банкет в Джудекке» школы Лонги, висевшей в Ка Реццонико. Он очень беспокоился по поводу застольного порядка: венецианцев нужно было чередовать с невенецианцами, аристократов с мещанами, но только художественного толка, ни в коем случае не с бизнесменами, некоторые супружеские пары надо было разделить, потому что они вечно ссорились на глазах у всех, другие же ни в коем случае не разделять, потому что иначе они напивались. Мария дни напролет чистила серебро, тарелки, блюда, приборы, солонки и перечницы, – все, чем никогда не пользовались в обычное время, чтобы не попортить. Скатерти были из сплетенных вручную буранских кружев. В центре каждого стола стоял букет из лилий и мальв. У каждого места лежало заполненное Микелем от руки меню: фаршированные цуккини во фритюре, карпаччо из баранины, лимонный ризотто, устрицы с артишоками, телячье филе с лимоном, лимонное бизе и обсыпной торт, кофе, граппа, шампанское и птифуры.

Ванда порадовалась, что наконец сбежала от владельца питомника. Теперь справа от нее пристроился Морозини. Рассевшись за столом, общество опять перемешалось. Рядом с Морозини села вдова издателя Пиньятти.

– Какая честь для меня провести вечер в обществе такой признанной издательницы! – произнес он и дальше зашептал: – Я бы вам предложил одну книгу, маленькие очерки… «Венецианские виньетки».

– Вы – романтик? – спросила вдова.

Нос Морозини тут же засиял.

– О да, романтик, еще какой романтик! – сказал он. – Венеция тоже романтичный город.

Он смущенно кашлянул, взглянув на удивленное лицо Ванды.

– Во всяком случае, для многих приезжающих сюда Венеция…

– … должна быть очень романтичной, – строго сказала вдова, – иначе себя не продашь.

– Да, это так. Видите ли, я сделал несколько копий, если вам интересно. Я хочу, чтобы поклонники Венеции прочли эту книгу, несмотря на то что некоторые недоброжелатели ее не поняли.

– Ах! – сказала вдова Пиньятти. – Значит, вы уже кому-то предлагали вашу рукопись. Это, конечно, плохо.

– Нет, нет, – заторопился Морозини, – я ее только…

– Романтические венецианские виньетки, – по привычке перебил его Радомир, – как оригинально. Там есть любовные сцены?

Он даже понизил голос.

– Разумеется, – ответил Морозини, стыдливо залившись краской, так как заметил, что разговор о рукописи привлек внимание всего общества. – Но там речь не только о любви.

– А о чем еще? – не унимался Радомир.

– О проклятии Палаццо Дарио, – ответил Морозини.

– Как оригинально! – сказал древесный питомник.

– Значит, там и обо мне должно быть написано, – уверенно сказал Радомир. – Иначе какой смысл в этом романе.

Раскрасневшийся Морозини замолчал и повернулся к Радомиру спиной. Ванда с сочувствием заметила, как смущенно он смотрел на свои колени. Вот, значит, чем занимался в музее ее дорогой уважаемый директор все последние недели. Неудивительно, что сейчас он сгорал со стыда. Его страсть к Венеции принесла плоды. И все же ей было непонятно, что его связывало с Палаццо Дарио. Ванда тут же вспомнила – опять! – их первую встречу в поезде, но вдова Пиньятти перевела разговор на свою любимую тему – Северная Лига и штурм Кампанилы. Морозини был счастлив, так как это спасло его от неловкой ситуации, да и Ванда не собиралась тратить вечер на размышления о его литературных амбициях, но вот остальные гости за столом сопроводили перемену темы чем-то вроде массового стона.

– Боюсь, что моя любимая Венеция попадет в руки этих фундаменталистов! Скоро здесь ничего, кроме венецианского диалекта, не услышишь, – не замолкала вдова Пиньятти.

Ванда посмотрела на часы. Венецианских гостей на мгновение скрыла поднятая к глазам рука. Ванда решила, что Примо мог передумать и провести вечер с гребцами регаты.

Один Морозини на радостях, что не придется комментировать свое творчество, с головой окунулся в разговор на новую тему.

– Синьора Пиньятти, – сказал он и посмотрел на нее прямо-таки голодными глазами, – вы же не собираетесь капитулировать перед ордой крестьян, которые считают, что могут въехать в Венецию на тракторах, переделанных на танки? Северная Лига – из Бергамо; Бергамо несколько столетий был собственностью Венеции. Владением! Большинство бергамцев служили камердинерами в аристократических домах Безмятежной. Венеция ничего общего не имеет с этой деревенщиной!

– Может быть, у них нет работы и они скучают, – предположил Радомир, считая себя ответственным за направление беседы в необходимое русло.

– Если бы безработные неаполитанцы брали штурмом колокольни, то все звонницы были бы заняты, а у нас их немало, – сказала Ванда.

– Ужасно, – сказала президент Фонда Палладио.

– Иногда безработный забирается на крышу и грозит спрыгнуть оттуда, потому что не может найти никакой работы, – продолжила Ванда, – а внизу люди кричат: «Давай, прыгай!»