Палаццо Форли

— Мне писали друзья, — продолжал он, — у меня есть приятели в Венеции — граф Медино, барон Галванья. — И он назвал еще несколько громких известных имен, принадлежащих людям, которые, вероятно, не знали о его существовании. — Я даже знаю и могу вам сообщить все подробности этого романа. Лишь только прелестная певица показалась на сцене, вся Венеция взволновалась, сердца и головы — все запылало! Лоренцо из первых… Пошли искания, декларации, письма, серенады; проезда не было гондолам под окнами алберго del Lione Branco[41], где жила Терезина Бальбини; цветы вздорожали, дома напротив и возле ее квартиры тоже. Но Лоренцо наш понравился — и всех соперников в сторону: он победил… а трудно было! Спор и победа равно славны для нашего молодого соотечественника. Флоренция может возгордиться: она и тут не уступила!

По вечному соревнованию и по завистливой вражде между собою всех итальянских столиц и первоклассных городов, малейший успех, малейшее отличие флорентинца перед ломбардцем или римлянина перед неаполитанцем принимается его согражданами не иначе, как за общее торжество. При словах командора тосканские лица просветлели. Тосканцы торжествовали вполне! Хитрый вестовщик того и ожидал, рассчитывая на самолюбивый патриотизм своих сограждан. — Вообразите, — продолжал он, — вообразите господа, что этот неимоверный богач, англичанин, лорд Уорд, у которого ежегодного дохода до двадцати пяти тысяч франков в день, лорд Уорд предлагал синьоре Бальбини и сердце свое и все свои миллионы — и вотще!.. Ему отказали!.. А неотразимый Дон-Жуан наших дней, красавец — победитель Артур Батияни… да! сам Артур Батияни, сердцеед и сердцегубец… он так был влюблен в эту Бальбини, что хотел ее увезти, и, когда она ему отказала, с отчаяния спрыгнул в канаву, перед глазами Терезины… Правда, что он плавает как рыба, а день был не слишком холоден для зимнего! — прибавил командор, язвительно улыбаясь и поглядывая на все стороны, чтобы видеть действие своего рассказа.

— Все, что вы так красноречиво и подробно описываете, милостивый государь, может быть, так и случилось в самом деле, — недоверчиво возразил Монроа, — но в мою бытность в Венеции, тому едва три недели, не было никакой примадонны Бальбини и не появлялось на сцене Фениче или какого-либо другого театра, но там пели две знаменитости, Ангри и Тадолини, и я не думаю, чтобы третьей певице удалось протесниться между ними. Роль Линды занимала Тадолини: эта роль для нее и написана, и чудная примадонна производила в ней настоящий фурор!

— Согласен с вами, синьор, что Тадолини и Ангри действительно восхищают Венецию, но мои корреспонденты не обманывают меня, а, впрочем, вот вам случай осведомиться об истине моих показаний: там, в ложе английского резидента, я вижу наших модных львов, князя Паментоне и нашего Бентивоглио, они только что возвратились из Венеции, — спросите у них!

И командор, беспечно указав издали на лиц, с которыми едва смел низехонько раскланиваться при встрече вблизи, отвернулся торжественно, как победитель…

Десять человек побежало в ложу английского резидента лорда Говарда; через минуту они получили от новоприезжих из Венеции полное подтверждение всей истории. Терезина Бальбини, очаровательная блондинка, действительно дебютировала на театре Фениче, в Венеции; недели за две до того она спела довольно худо роль Линды и заслужила бы фиаско, но ее поддержала огромная партия воздыхателей и приверженцев: Терезина была вызвана и провожена до квартиры с цветами и факелами. Потом она вошла в моду, была предметом всех разговоров, многих исканий и поклонений… но всем предпочла маркиза Лоренцо — и уже успела довести его до значительных издержек и дурачеств в честь ее лазоревых глаз. Эти слухи сейчас распространились по всему театру. Ложа Бальбини сделалась предметом еще большего любопытства… Не было ни одного мужчины, который не позавидовал бы маркизу Форли, ни одной женщины, которая бы не пожалела, громко или тайно, о глупостях и безумствах светского молодого человека, совершаемых для женщины, которая сегодня предпочла его, а завтра могла пожалеть о миллионах другого… Но все смотрели на Терезину и даже любовались ею!

Распустивши эту новую историю о примадонне и ее поклоннике, произведя шум, едва ли не изгладивший впечатление Вердиева финала, командор скрылся из театра, потирая руки… Проходя через сени, он повстречался с Левио и значительно пожал ему руку, проговорив в полголоса: «cammina, cammina!» (идет, идет!)

Ашиль де Монроа и Бонако вернулись в свою ложу для четвертого действия оперы; но оба рассеянно слушали трогательную сцену любви Эрнани и доньи Соль… Громовая ария метестеля и раздирающие прощанья любовников не могли уже тронуть их: мечты и мысли обоих друзей были далеко… Но оба они молчали и притворялись слушающими внимательно.

Когда опера кончилась, Ашиль встал и распрощался с другом.

— Как, разве мы не вместе кончаем вечер? разве вы забыли, что сегодня приемный день нашего посольства? — спросил с удивлением Бонако.