Палаццо Форли

Везде есть люди, которые всегда хотят показать, что они всех знают и что от их зоркости и всеведения никто не ускользнет. «Это… это… — говорили такие господа, протирая стекла в лорнетах и прищуриваясь многозначительно, — это не здешняя!.. не наша!.. Верно недавно приехала, может быть, вчера… сегодня… потому что ее еще нигде не встречали… Без сомнения, опять англичанка!..»

— Нет, уж скорее немка! слишком женственна и нежна наружностью и в позах для англичанки!

— Но кто она, замужняя?.. девушка?..

— Девушка не сидела бы одна в ложе!.. это не принято ни у одного образованного народа в мире!

— Что она принадлежит к лучшему обществу, это видно столько же по ее осанке, сколько и по наряду. Как богато и хорошо одета!.. Какие волосы!.. это олицетворение Леонардовой Джоконды или Веронезовской Саломеи!

И партер волновался… Ложи догадались, что происходит что-то необыкновенное, и стали также рассматривать незнакомку и толковать о ней.

Каждый предлагал свои заключения… Вдруг в партер вошел знакомый читателю командор, посетитель кофейни в Кашинах и собеседник графа Валорми. Он решил задачу и удовлетворил всеобщее любопытство.

— Это, — сказал он, — новоприезжая. — Венецианка, предмет любви маркиза Лоренцо Форли!

Лоренцо?.. Быть не может! где ему отыскать такое чудо красоты?.. Разоренному повесе, обнищавшему игроку, заполонить такую Венеру, такую Гебу! нет! Это невозможно!.. Вы шутите, синьор!

И насмешки посыпались на маркиза Форли и на неудачного вестовщика.

— Честью могу вас заверить, господа, что я сообщил вам сущую правду! Да вот, кстати, человек, который может вам подтвердить мои слова. Господин де Монроа недавно из Венеции: он верно знает эту историю, он верно видел там эту чаровницу!

Монроа и Бонако в эту минуту входили в партер, покинув свою абонированную ложу, в которой уединенно и внимательно прослушали восхищавшую их музыку оперы, не желая нарушать своего наслаждения.

Все любопытствующие бросились к Ашилю. Никогда блестящий путешественник не производил такого фурора, как в эту минуту; каждый хотел первый вступить с ним в разговор; кто жал его руку, кто приветствовал его дружелюбно, даже незнакомые обращались к нему с вопросами.

Ашиль сначала не знал, кому отвечать, не понимал, чего от него хотят.

— Смотрите скорей на третье палко[40] второго яруса, направо, недалеко от графини Соранцо… там, где только одна женщина сидит, облокотясь… Узнаете вы ее? Скажите скорее, кто она?

Монроа и Бонако оба повернулись к показываемой ложе и оба сделали знак удивления: так поразительна была красота одинокой зрительницы; но ни тот, ни другой не знал ее.

Монроа объявил, что никогда не видел этого чудного лица.

Общее ожидание, снова обманутое, превратилось в сумасшествие…

— Как не знаете?.. Быть не может!.. — послышалось со всех сторон. — Вот командор говорит, что вы должны знать… ведь вы ее видели в Венеции?.. ведь в нее, говорят, влюблен маркиз Форли, чтоб черт его унес такого счастливца!..

Монроа, в свою очередь, удивился.

— Даю вам слово, господа, — сказал он, — что я не встречал никогда этой дамы и, покуда был в Венеции, не слыхал, чтоб у Лоренцо Форли было что-нибудь похожее на такое знакомство.

— Да вы уж три недели здесь: они могли успеть познакомиться с нею после вас, — язвительно заметил командор, — а я с своей стороны уверяю, что эта дама, возбудившая всеобщее любопытство, не кто иная, как синьора Терезина Бальбини, примадонна mezzacanattere, дебютировавшая в Венеции на театре delia Fenke в роли Линды ди Шамуни и теперь приехавшая сюда в сопровождении очарованного ею маркиза Форли!

— Странно, — сказал Монроа, — я сегодня еще слышал от аббата Джироламо, что маркиза здесь нет и что его вовсе не ожидают.

— Странно, — подумал Бонако, — это имя Форли, видно, околдовано: никогда не произносится оно при моем новом приятеле, чтоб ему не пришлось в чем-нибудь отнекиваться и отпираться. Намедни он не хотел сознаться, что любит сестру; теперь защищает брата от любви к этой красавице… Что же это значит?

— Если Лоренцо не приехал, так посмотрите, что скоро будет, а эта особа явилась наперед… Говорят, он по уши влюблен, без ума от нее. Да и есть от чего, надо сознаться!.. Целая поэма любви и красоты в этой чародейке!.. Он ей подарил эти дорогие брильянты, которые горят звездами в ее ушках; он из ревности заставил ее покинуть сцену, где она только что появилась и, как слышно, с успехом. А так как у синьоры-примадонны был подписан контракт с импрессарием, то маркиз заплатил за нее огромную неустойку.

— Да быть не может, командор? Откуда возьмет он денег?.. Доходы свои он, конечно, заранее промотал, а где же такой сумасшедший, который бы дал ему взаймы под залог заложенных и перезаложенных его мыз и виноградников?

— И откуда вы все это знаете, ходячая газета?..

Командор выпрямился и гордым оком окинул все собрание.