Палаццо Форли

«Добрая сестра, почтенный падрэ! Не обвиняйте никого и не подозревайте ни своих, ни чужих! Клад моей прабабушки Джиневры у меня, и мне кажется, что. располагая им по своему благоусмотрению, я нисколько не нарушаю воли покойной маркизы и не уклоняюсь от своих прав. Прозорливая заботливость нашей родоначальницы имела в виду помочь, в случае крайности, кому-нибудь из ее потомков, а так как нельзя быть больше в крайности и в петле, чем я теперь, то и вступаю во владение этой суммою, так кстати приготовленною блаженной памяти маркизою. Но извините, что в распоряжении этими деньгами я отступаю немного от ваших, впрочем, очень мудрых и естественных мер: вы хотели освободить из-под залога мой палаццо и эти картины, вы также собирались выкупить кое-какие прежде сбытые мною с рук участки и земли, и потом питать меня и откармливать нежно и заботливо, как домашнего цыпленка или жаворонка в клетке. По я — вольный воробей; мне это не по нраву, и благодаря вас всем сердцем и всей душой за ваши дружеские обо мне попечения, я не могу разделять вашего мнения и подчиниться вашим распоряжениям! На что мраморный палаццо тому, у кого и своего медного паоло не будет в кармане? Зачем картины разорившемуся маркизу? Я не чувствую в себе ни малейшего призвания к отшельничеству и не признаю себя способным отказаться на веки вечные от всякого сообщения с живыми людьми, чтоб приберечь себе сообщество мертвых портретов и заживо похорониться между кусками полотна, покрытыми красками и постным маслом. Нет, друзья мои: я хочу наслаждаться, и для этого увожу с собою двести тысяч франков, а вам предоставляю полную свободу называть меня сумасшедшим и сорванцом! Пусть заимодавцы мои делают, что хотят с домом, картинами, бумагами, всем этим тряпьем и хламом!.. Желаю им продать все это как нельзя выгоднее и надуть этою продажею как можно более дураков! Одного мне жаль, что не успел я упрочить состояние моей бедной Пиэррины, и я искренно виноват перед тобою, моя добрая сестра, и прошу твоего милостивого и великодушного прощения! Я очень беспокоился бы о тебе, мой друг, если бы не знал заранее, что твердо и бодро перенесешь наше общее, так сказать, кораблекрушение. Ты не понимаешь богатства и не ценишь его, да и не имела случая к нему привыкнуть, потому что мы сызмала жили в золотых стенах, терпя лишения. Впрочем, если я не ошибся в тебе и догадки мои в последнее время были справедливы, то я могу, кажется, быть спокойным насчет твоей будущности. На тебя слишком долго и нежно смотрит наш красавец Ашиль де Монроа, чтоб ты могла устоять в своей ледяной холодности и не разделять любви Ашиля!.. Отсюда вижу я, как покраснела моя гордая смиренница! Полно, полно, не стыдись, сестра! Извините, маркезина, что я угадал вашу тайну и нескромно о ней намекаю! Даю мое полное согласие и благословение на брак маркезины Пиэррины Форли с победоносным другом моим Ашилем де Монроа, желаю им всякого благополучия, согласия и любви — и затем обнимаю их обоих, вас, мой добрый аббат, если позволите, даже старую Чекку (то-то она разворчится!) и спешу, куда понесет меня жребий!.. Прощайте.

Р. S. Забыл сказать вам, как до меня дошло приятное известие о существовании этого клада, о котором вы, благоразумные и бережливые люди, хотели умолчать передо мною, грешным сорванцом! Сегодня ночью, думая, что настал последний час моего существования в виде и качестве маркиза Форли, и что утром надо будет идти просить милостыню, я вознамерился лишить себя жизни и занялся рассмотрением разных родов скорой и легкой смерти, употребляемых дилетантами. Я пошел в библиотеку сыскать трактат о смерти древних мудрецов и новейших естествоиспытателей, услышал шум и голоса в гостиной, подумал, что это расходились наши предки, празднуя или оплакивая заранее смерть их последнего праправнука, и подошел тихонько к дверям. Но вместо предков и выходцев с того света я узнал вас обоих, друзья мои, подкараулил ваше наиприятнейшее занятие: вы считали золото! Как приятно зазвенело оно в ушах моих! — подслушал ваши речи и благословил добрую прабабушку, оставившую мне такое неожиданное наследство!.. Это обстоятельство переменило все мои планы; я решился остаться в живых, но только не во Флоренции, которая мне страх надоела, а уезжаю туда, куда стремится все, что ищет оглушительных развлечений: еду в Лондон или в Париж; веселиться напропалую, или же, напротив, искать иного счастья, иного рода жизни в благополучных странах, где счастье и жизнь дешевы и доступны — в испанские или французские колонии на островах далекого океана. Но это еще покуда зависит не от меня одного. Как бы то ни было, прощайте!

Преданный вам и любящий вас

Лоренцо».