Палитра его пороков

— Спокойно, малой, спокойно. Я тебя предупреждал, что бывает с теми, кто меня кидает. Предупреждал? Мне ведь не приснилось? Ну что, как отдавать будешь?

— Да я отдам, я…

Мужчина морщится.

— Что ты? Что ты, Савельев, свою мыльницу продашь? У папочки попросишь? Как ты собираешься со мной расплатиться? Думал, бля, лоха нашел? Думал, хрен с ним, со старым козлом, миллионом больше, миллионом меньше, не заметит? Умнее надо быть, Савельев, умнее. И если уж решил спиздить у того, кто сильнее, след заметай! Ладно. Давай, думай головой, как будешь исправлять косяк, иначе я клянусь, тебя поутру в реке найдут, ты не представляешь, как я зол.

Он снова смотрит на меня, и я с ужасом понимаю, что в глазах стоят слезы.

— Да, милая, не повезло тебе с любовничком, мудак редкостный. Представляешь, на пару с одной тварью в офисе уводили бабло через липовые договора. Красиво живет.

— Отпустите меня, пожалуйста, — очень тихо прошу я.

— Да я бы с радостью, — Сергей притворно вздыхает, — но видишь ли, милая, за косяки надо платить. Взять с этого обмудка нечего, фотики его стоят копейки, а нагрел он меня хорошо. Поэтому будет отрабатывать. Для начала полы мне в офисе мыть, а там посмотрим. Ну и сама понимаешь, плохих мальчиков лишают сладкого.

Нет, я не понимаю. Меня трясет так, как никогда в жизни. Кажется, я сейчас проснусь и с облегчением выдохну. Так бывает. Плохой сон, несколько минут смятения и облегчение.

Сергей оборачивается к Дэну, которого все еще держит охранник:

— Сотку скину за малышку. Если смотреть будешь, еще полтос.

— Дэн! — Я захлебываюсь в истерике.

Он молчит. Не смотрит на меня! Молчит, уставившись в пол!

— Не буду, — наконец произносит.

Мой мир рушится, взрывается, распадается на части и горит, вместе с первой любовью и последним кусочком души.

— Дэн! Дениска! Ну не молчи! — прошу я. — Найдем где-нибудь деньги, у меня квартира есть, я…

— Ну да, конечно, — смеется Сергей. — Квартира у нее. Так я и позволил нашему Буратино чужими деньгами расплачиваться. Сам пусть отрабатывает. Никаких квартир, Савельев, слышишь? Деньгами я с тебя не возьму. На шкуре прочувствуешь, может, поумнеешь. Костян, уводи, посидите там полчасика.

Я дергаюсь, но шарф не поддается ни на йоту.

— Отпустите, пожалуйста…

Он садится рядом, матрас прогибается под весом мужчины.

— Я никому не скажу, я…

— Помолчи, — следует отрывистый приказ.

Он задумчиво проводит пальцем по моей ключице, спускается к ложбинке. Я всхлипываю и отворачиваюсь, но от прикосновений, как и от взгляда бесцветных глаз, не спрятаться.

— Пожалуйста… — шепчу, потому что горло вдруг сдавливает невидимая рука. — Я еще никогда…

— Девственница? — удивленно поднимает брови мужчина. — И почему таким поганцам достается все самое вкусное… Не бойся, трахать не буду.

Сложно описать чувство облегчения, смешанного с липким страхом. Я и не думала, что сердце способно выдерживать такие эмоциональные всплески. В один момент я до смерти напугана, во второй вспыхивает надежда. А потом…

— Но кончить придется.

— Ч-что…

— Хочу посмотреть, как ты кончаешь. Всего один раз, потом свободна, можешь утешать приятеля.

— Я… нет! Это насилие! Я напишу на вас заявление…

Он морщится, словно я — первоклашка, ляпнувшая несусветную глупость.

— Ну напиши. Так и напиши: пришел незнакомый мужик, связал, поласкал, я кончила, потом он ушел. Сказал же, насиловать не буду. Но я тут, видишь ли, из-за твоего любовничка кучу времени просрал, так что хоть какая-то компенсация мне положена. Да и вам обоим урок. Ему — что нехрен воровать, а тебе — нехрен давать кому ни попадя.

Я пытаюсь сказать, что он совершенно не то обо мне думает, что я не шлюха и мы с Дэном давно встречаемся. Но не могу вымолвить и слова, а меж тем Сергей расстегивает крючок на бюсте и медленно обводит указательным пальцем соски.

Медленно доходит, что это не сон и не шутка, но я лишь трачу последние силы на бесплодные попытки вырваться. А он обхватывает ладонью грудь, зажимает сосок между пальцами и сдавливает.

— Не сопротивляйся и не напрягайся. Быстрее кончишь.

В таком состоянии я не могу соображать, я закрываю глаза и, как в детстве, пытаюсь считать до тысячи.

Один… соска касается горячий влажный язык.

Семь… пальцы выводят узоры на груди.

Двенадцать… я с ужасом понимаю, что живот сводит в слабой, но сладкой судороге.

Нет! Нет! Нельзя! Нельзя отключаться, нельзя забывать, что происходит! Нельзя поддаваться его опытным пальцам…

Двадцать… неумолимо он спускается по животу к трусикам.

Двадцать шесть… пальцы проникают под резинку. Я свожу ноги, но против его силы просто нечего поставить, одним легким движением он разводит их в стороны и касается меня там. Я выгибаюсь, кажется, словно меня ударяет током.

— Во-от так, — усмехается он, лаская. — Еще пару минуток… я немного поиграю.