Палитра его пороков

Лучше бы ей не знать Костю. Не видеть, не слышать. Потому что у Сереброва крышу снесло окончательно. И даже руки подрагивают в нетерпеливом ожидании, когда он, наконец, сорвет дурацкое платье, испачканное краской, и трахнет эту лживую дрянь. Которая смотрит большими от ужаса глазами, а сама минуту назад сосалась с его братом.

Не обращая никакого внимания на вялые попытки его остановить, Сергей стаскивает рубашку и берется за ремень брюк.

— Нет… — тихо говорит Кисточка, а в довершение качает головой, будто не верит, что он на такое способен.

Способен, еще как способен, и не на такое. Да жалко дрянь, все-таки с ребенком.

Вместо ответа Серебров притягивает девушку к себе и целует. Без капли нежности, просто чувствуя острую потребность вытравить из нее воспоминания о брате, зациклить ее мир на самом себе, заставить его хотеть. Пусть притворно, но ласкает, делает вид, будто по кайфу.

Он сминает ее сопротивление, сжимает тонкие запястья и раздвигает губы языком, целуя глубже, забирая последние крохи дыхания. Не отпустит, пока не сдастся, пока не затихнет и не ответит. Хотя бы притворяясь.

А эта маленькая нахалка — откуда только силы берутся — отпихивает его от себя и, тяжело дыша, со слезами в голосе просит:

— Не надо так… вы… ты слишком зол… Сережа-а-а…

Ему хочется ее ударить. Это осознание так поражает, что Серебров руки невольно разжимает. Никогда еще ему не хотелось ударить девушку. Вероника… с ней особый случай, она вытащила у него из груди сердце и порезала на мелкие кусочки, ее он просто хотел убить. Плевать было на ее страдания и месть, он просто выл, закрывшись в кабинете, и просил, чтобы она исчезла, чтобы ее не было.

А сейчас он злится, потому что эта молоденькая девочка, художница с кисточкой за ухом, не хочет его так же сильно, как он ее. И руки от бессилия сжимаются в кулаки, потому что можно и ударить. Можно заставить, трахнуть силой, держать в доме, привязать деньгами, здоровьем ребенка. Не дать жизни без него, перекрыть кислород.

И она все равно будет морщиться при взгляде на него, а мысль лечь с ним в постель вызовет отвращение. И мечтать продолжит о Косте. Или не о Косте, но уж точно не о нем.

— Я вся в краске, — тем временем, пока он буравит ее тяжелым взглядом, бормочет девушка, — так нельзя…

— Хорошо.

Ему нужна передышка. Пять минут, потому что кажется, будто в ушах шумит.

— Иди в душ.

Она вздрагивает и смотрит с недоверием. Все еще надеется, что он ее отпустит?

— Иди-иди. — Серебров кивает на дверь по левую сторону кровати. — Быстро.

Когда она закрывает за собой дверь, он прислоняется лбом к холодному зеркалу и пытается успокоиться. По венам течет дикий коктейль из ярости, возбуждения и отвращения. Хочется разнести здесь все, разобрать дом до кирпичиков, унять как-то саднящую внутри занозу. Так он и не избавился, так и остался ненавидеть. И ходит к бывшей поэтому же. Только брата ненавидеть нельзя. А ведь ненависти куда-то нужно деваться, выплескиваться.

Бедная Кисточка, как не вовремя она попала к нему в лапы.

К черту. Он уже делал все для других. Отцу с бизнесом помогал со школы. Брата воспитывал, как мог. Жену привел в сказку и пятнадцать ебаных лет обеспечивал, как принцессу. С Костей возится. Эту мелкую, ребенка Кисточкиного, вытащил.

Имеет он право на десерт для себя? Даже если нет, плевать. Хочет и все тут.

Быстро раздевается и заходит в ванную, где, приглушенная дверью душевой кабины, шумит вода.

Сквозь мутное стекло виднеется точеный девичий силуэт. Член уже каменный, а внутри все сжимается в ожидании, когда он к ней прикоснется, когда снова ощутит вкус ее кожи.

А вот у Кисточки совсем другая реакция. Она не просто не возбуждена, она до полусмерти напугана, а еще плачет, причем давно — глаза красные и больные. Смотрит затравленно, не двигается, только сжимается, будто ждет чего-то.

И вздрагивает, когда Сергей ступает под горячие струи воды.

Боится. Бьет его своим страхом, будто он целыми неделями для того вокруг нее и ходил.

При взгляде на Женю, помимо ожидаемого пьянящего возбуждения, которое неизменно охватывает любого нормального мужика, когда рядом сногсшибательно красивая невинная девчонка, приходит еще одно чувство, довольно новое. Такой острой потребности защищать кого-либо Серебров не испытывал никогда.

Ему не нравится, что она плачет, но заставить ее прекратить не выйдет, а по-другому он не умеет. Не может, не хочет, неважно. Теперь между ними стена, еще более высокая, чем была раньше.

Женя, как загипнотизированная, смотрит Мокрая с ног до головы, блестящие капли стекают по лицу, шее, обрисовывают розовые соски, спускаются по плоскому животу. Дышит часто-часто.

— Зачем вы так? — грустно спрашивает. — Я ничего не сделала. Я не знаю, почему он меня поцеловал.

Медленно рука зарывается в ее мокрые волосы. Нестерпимо близко, и Серебров понятия не имеет, что дальше делать. Отрезал все пути к отступлению, а вперед идти уже нет сил.