Палитра сатаны

Чтобы отпраздновать свое возвращение в Прагу, Рудольф II устроил во дворце грандиозный бал-маскарад; разумеется, рисунки нарядов самых сановитых особ было поручено сделать Арчимбольдо и Витторио. Задача деликатная, ибо входящий в их число император после выздоровления сильно раздобрел и переменился лицом. Поступь его уже не отличалась нервной летучестью эфеба, но сделалась величавой, достойной властителя, слегка одышливого и нередко сумрачного, чей шаг увесист и размерен. Поэтому Арчимбольдо придумал напирать именно на наступившую зрелость и новообретенную властность, представив суверена в обличии демиурга, повелителя природных стихий, с пламенеющим, словно ветром вздыбленным париком, в плаще цвета темно-синей ночи, усеянном звездами, и алой пелерине, со спины украшенной изображением солнца, каждый луч которого заканчивался драгоценным камнем. Самого себя и Витторио он одел в ливреи прислужников дневного светила, их костюмы в полоску словно бы хранили на себе отблеск тех лучей, что испускал его величество. Рудольф объявил, что доволен как своим нарядом, так и облачениями окружающих. Благодаря предусмотрительности устроителей торжеств на балу играли три оркестра, сменяющие друг друга, так что придворные могли танцевать до рассвета, а интендант императорского дома повелел опустошить все погреба Богемии и Унгрии, чтобы залить в жаждущие глотки лучшие тамошние вина.

Столь тщательно подготовленный вечер остался у всех в памяти как чрезвычайно удачный. Никогда еще Витторио не случалось развлекаться столь чистосердечно. Возбужденный музыкой и вином, он протанцевал несколько медленных церемонных паван, чьи неспешные эволюции счастливо оттенили миловидность и грацию приглашенной им на танец девицы. Причем в трех случаях девица оказывалась все тою же. Увлекал ли ее наш герой в чинно семенящую классическую вязь танцевальных па или в вихревой водоворот той фигуры, что здесь называют «кузнечиком», — везде она сохраняла равную пристойность манер и вид невинного простодушия. Белокурая с рыжеватым отливом, глаза зеленые с оттенком аквамарина, улыбка, часто расцветающая на губах, — все красило юную Гризельду, так звали это создание, дочь видного судейского чиновника Юлиуша Зельдера, к чьим советам нередко прибегал сам государь. После одного особенно бурного «кузнечика» она, смерив Витторио оценивающим взглядом, так прямо в лоб и спросила:

— Правда ли, что вы, как говорит мой отец, — ученик Арчимбольдо, его выкормыш и помощник, если так выразиться, во всех делах?

— Истинная правда.

— А ведомо ли вам, что могло бы доставить мне самое большое удовольствие?

— Чтоб я вас ему представил?

— Нет, этого мало: чтоб он сочинил мой портрет! Мне очень нравится, как это у него выходит! Не буду притворяться, будто не знаю, сколь исключительной чести добиваюсь. И мне известно, что за портрет в таком роде он берет очень дорого. Родитель мой, с коим я уже говорила, отказывается пойти на подобную трату и даже замолвить за меня словечко перед этим самым Арчимбольдо, хотя давненько с ним знаком. Тут я и помыслила, что, быть может, через вас… — Фразу она не докончила, но, опустив ресницы, не сказала, а прямо выдохнула: — Ежели вы сможете отыскать верное средство исполнить эту мою причуду, я буду вам так признательна! На веки вечные!

А голосок такой сладкий, губки пухленькие, и вырез корсажа так мило забстрен! Витторио обещал пустить в ход все свое влияние и учителя убедить. Хотя, здраво оценивая виды на успех, готовился напороться на неотвратимый решительный отказ. Однако ж детская рожица, какую на прощанье состроила Гризельда, побудила его попытать удачи.

Да и сам Арчимбольдо приметил резвость Гризельды на балу-маскараде. На следующий день он, должно быть, встал с нужной ноги, ибо, услышав, о какой комиссии хлопочет Витторио, расхохотался и внезапно заявил, что не сочтет для себя зазорным сделать портрет такой хорошенькой болтливой глупышки безо всякой платы. Только предупредил:

— Но ни в коем случае никто не должен знать, что на сей раз я работаю даром. Это бы ужаснейшим образом повредило мне в расчетах с прочими ценителями живописи. Цену собьет!

Витторио заверил, что Гризельда будет держать язычок за зубами, и благоразумно нанес для этого предупредительный визит юной особе, чтобы объяснить, на каких условиях учитель уступит ее притязаниям. Счастливая, словно невеста, она поклялась нерушимо соблюсти тайну и спросила только, как ей одеться для позирования в первый раз.

— Туалет никакой роли не играет, — отвечал юноша. — Не внешние прикрасы интересуют Арчимбольдо, он в первую голову займется самою душой. А также овощами, зверушками, насекомыми, собрание коих сможет лучше прочего выразить тайное тайных жизни того, кто позирует.

Она захлопала в ладоши и сказала, что сгорает от любопытства, думая о том, как раскроется ее самое-самое через все эти совершенно ни на что не похожие сопоставления предметов. Первое рандеву было назначено на следующее воскресенье до полудня.