Палка, палка, огуречик...

Когда я учился во втором классе, страна вдруг затеяла строить в своей тайге очередной новый город по имени Качканар. И как обычно, позвала осуществить свою затею в сжатые сроки — романтиков, уголовников да деревенщину, возмечтавшую не просто сменить деревню на город, но и перейти из класса в класс.

И так получилась, что ударная стройка, против которой я, разумеется, ничего не имел, разом лишила меня и любимой учительницы, и первого друга Вовки Комарова. Помнится, с Вовкой мы еще пытались сгоряча переписываться, но эпистолярный жанр оказался нам не по зубам. Слов, пригодных для написания, знали, может, и немало, а вот вразумительно соединять их на бумаге еще не умели. Этому многие люди за всю жизнь не успевают научиться.

Поэтому, когда к следующему лету отец опять теоретически подготовил и обосновал наш очередной рывок к новой жизни, мне уже не так тоскливо было расставаться со старой. И тем не менее я долго потом мечтал вернуться при случае туда, где был когда-то и для кого-то своим человеком, пусть не навсегда вернуться, а лишь покрасоваться перед старыми знакомыми — каков я стал и чему научился в ином месте пространства-времени.

Не уверен, был ли очередной бросок очередным бегством от общественного мнения, помню только, что жизнь и на железнодорожной станции в ее морально-психологическом смысле не вплотную приближалась к идиллической. Мама хотя и все больше примирялась с судьбой, но ее внутренние резервы еще отнюдь не были исчерпаны, в связи с чем, наверное, папа однажды попытался предпринять суицид. Проще говоря, хотел удавиться. Для исполнения чего, прихватив веревку, среди ночи отправился в сарайку. Не думаю, что он имел абсолютно серьезные намерения — уж больно жизнелюбивым и лишенным всякого намека на меланхолию был мой отец, — но как знать, доверчивая бабушка, во всяком случае, причитая, ринулась следом, ибо ненавидеть кого бы то ни было физически не могла. И спасла зятя. Как минимум, от всеобщего презрения. Хотя от молвы, конечно же, спасти не смогла.

Так мы в самом конце лета очутились в Арамили, которую я, угробивший здесь сорок два года жизни и окончательно облюбовавший как место последнего успокоения, считаю малой родиной. А с какого-то времени все чаще — и большой.

В отличие от прежнего местожительства новое встретило нас более чем равнодушно. Тут никто не разбежался давать нам сразу отдельную квартиру в новом доме, для начала предложили пожить в традиционной российской избе, что было вообще-то нам не в новинку, да только изба попалась настолько изувеченная временем, что уже никак не могла обходиться без довольно внушительных костылей, на которых и висела безвольно всей массой, глядя безрадостно маленькими кривоватыми окошками.

Картина была настолько впечатляющей, что мама даже не зашла взглянуть на внутреннее убранство, а сразу кинулась искать в незнакомом населенном пункте хоть какое-нибудь пристанище и на любых условиях. И нашла. В буквальном смысле — угол. И только на самое первое время.

И мы действительно просидели в этом углу месяца два, не больше. Благо, уходящее лето еще баловало прощальным теплом — как-никак это ж почти самый юг области, — и мы между делами, в свободное от поисков квартиры время даже успели на всю грядущую зиму груздей насолить…

Во народ — жить негде, а груздей насолили!

И дали-таки нам к зиме другую хижину — на сей раз, наоборот, новейшую. И даже слишком — потому что опять были неоштукатурены стены. Да помимо этого еще и проконопачены кое-как.

Куда подевались хозяева хижины — не знаю, может, сдав ее в аренду поссовету, завербовались на большие заработки, чтоб потом достойно завершить строительство, может, в тюрьму сели за хищение стройматериала, может, померли скоропостижно.

А зато нашлось место и нам, и соленым груздям, и пожиткам нашим жалким — власть, ставшая давно уж родной, не кинула на произвол приближающихся морозов семью ветерана второй мировой.

С первого сентября отец взялся за старое — начал преподавать свою бесконечную географию, мама тоже не придумала ничего лучшего — подалась воспитателем в детсад, пока где-нибудь как-нибудь не освободится более комфортное место заведующей, благо детских садиков было уже тогда в Арамили изрядно — сейчас-то и половины не осталось.

Однако рабочие места родителей были на непривычном удалении от нашего жилища. Маме-то все нипочем, она здоровая, а вот отцу несладко пришлось. И Надежде, сестре моей, соответственно. А вот для меня поблизости начальная школка нашлась. Правда, пришлось мне самому в нее и устраиваться. То есть, скорей всего, без родителей не обошлось, но я запомнил так: дали мне первого сентября портфель и сказали примерно то же самое, что сказал некогда хрестоматийный дед Каширин своему внуку.

И я, как тот великий внук, тоже «пошел в люди», отдался, так сказать, в ученье…