Пальмовые листья

– А от машин хлеб керосином воняет? Да?

– Старики говорят,- упрямо подтвердил тот, кому не нравились колхозы.

– А у хозяина, значит, лучше?

И, не дожидаясь ответа, капитан поднялся, подошел к этому офицеру и сказал с тихой решительной угрозой:

– Ты прекрати в зародыше эти кулацкие разговорчики! Четко меня понял?

Он стоял над неуклюже поднимающимся с земли офицером с таким видом, что не должно было остаться сомнений.

– Понял,- промычал тот, глядя в землю и суетливо оправляя форму.

– А если не понял, то я тоже могу объяснить,- сказал вдруг Пряжкин, внимательно, с недобрым лицом, прислушивавшийся к разговору.

Неожиданно в центре внимания оказался Вася Мал-ков. До этого он стоял неподалеку и молча наблюдал за происходящим, а теперь шагнул к Мерцаеву и торжественно, с просиявшим лицом, произнес:

– Саша! Дай мне руку! В этой борьбе я всегда с тобой!

Мерцаев растерянно помялся, послушно подал Васе руку, что-то сконфуженно пробормотал и полез за новой папиросой.

В это лето наша пятерка снова объединилась: мы жили в одной палатке. На лучших местах - на отдельно стоящих койках по обе стороны входа наши два капитана: Мерцаев и Семаков; на трех койках в ряд у задней полы палатки: я, Малков, Левка Тучинский. В первый же вечер, когда укладывались спать, Вася многозначительно сказал Мерцаеву:

– А я тебя, Саша, видел с твоей девушкой. Входной клапан палатки был поднят, и свет фонарей передней линейки падал на Васино лицо.

– Ну и как?

– Она красивая. Очень красивая.

И Вася как-то странно засмеялся, гыгыкая, будто ему в чем-то удалось уличить капитана, а тот еще этого не знает.

– Так у них уже, - сказал Левка.

– Уже?

– Да вроде бы еще нет, - ответил нехотя капитан. - Поживем - увидим.

– В седьмой палатке! Отставить разговоры! - закричал дежурный с передней линейки.

Тучинский и в лагере нашел женщин, вернее, они сами его нашли: переехали из городка на нашу сторону реки купаться, а здесь стоял Левка. И в воскресенье он куда-то уходил, а мы садились за «сочинскую» пульку (шестьдесят на шестьдесят, две копейки вист). Играли в тени поднятых пол палатки, записи вели на специальном коричневом бланке, выполненном на чертежной доске в академии и размноженном во многих экземплярах. Здесь по краям листа были записаны известные преферансные истины: «Без денег- не садись, нет хода - не вистуй»; «валет не фигура, но дама для вальта»; «два паса - в прикупе чудеса»; «под игрока - с семака»; «карта - не кобыла - к вечеру повезет» и т. д.

Мы сидели в майках и артиллерийских фуражках, с папиросами в зубах, сосны и небо над нами мешали сосредоточиться на тузах и семерках, я то и дело оставался «без одной», а то и «без многих», входил в азарт и начинал «темнить», то есть объявлять игру, не глядя в карты.

– Я всегда чувствовал, что преферанс в пределе стремится к очко,- говорил Мерцаев.

– Мне подсказывает внутренний голос, что карта пойдет.

– Внутренний голос - сила, - иронизировал капитан: на реке, где отдыхал лагерь с приехавшими женами и подругами, радиола гремела модной пластинкой Бернеса. Эта песня, воспринимавшаяся прежде с удовольствием, как почти каждая модная новинка, теперь надоедливо звучала повсюду.

Карта приходила плохая, я снова оставался без взятки, и Вася Малков довольно похохатывал, записывая висты.

– Что-то твоя Лиля дает тебе выигрывать? - съязвил капитан.- Ко всем сегодня жены приехали, а твоя? Ты ж знаешь, кому в карты-то везет.

Лицо у Малкова посерело, довольная улыбка превратилась в злобную гримасу:

– Ты… Это… - пробормотал Вася. - Ладно… Сдавай…

Мерцаев раздал карты, и взволнованный Вася сразу объявил мизер. Для Мерцаева не было большего удовольствия в игре, чем поймать смельчака взяток на шесть. Мы раскрыли карты, капитан мгновенно определил ситуацию и, глядя на Васю, уныло рассматривающего свою спрятанную в ладонях колоду, гипнотизировал его, рассуждая вслух: «Он мог сбросить туза или десятку. По-игроцки,- Мерцаев любил специальную терминологию,- надо сбрасывать туза, но Вася - пижон и по наивности пытался нас перехитрить. Ну, сознавайся. Туза ведь оставил?»

Вася уныло бормотал:

– Ты… Это… Давай… Ходи…

– Итак, все предельно ясно: он оставил туза. Берем свои, передаем ход на бубях, и шесть взяток в зубы.

Все получилось точно по Сашкиному плану, и Вася, тяжело вздыхая, записывал «на горку» огромные числа, обозначавшие его безусловный проигрыш.

Закончилась песня Бернеса обычным его задушевным, улыбчивым говорком-речитативом, и в репродукторах зазвучал голос дежурного по лагерю: «Лейтенант Малков! У входа вас ждет жена. Вы ее узнаете по белой кофточке и желтой сумке в руках».

– Тоже мне остряк-самоучка,- пробормотал Вася, и буквально на глазах менялось его лицо: светлело, приобретало выражение радостной успокоенности, даже некоторого высокомерия.

– Все-таки, Вася, знаешь,- капитан Мерцаев не мог сдержать смех.- Все-таки, я бы на твоем месте сделал ей серьезный выговор. Это же черт знает что: так потерять на мизере. Шесть тысяч вистов! Это же сразу сто двадцать рублей!

Васина радость погасла, и он ответил капитану своей сакраментальной угрозой: