Палуба 9

Лиля, Лиля. Я бы на ее месте сдала меня давным-давно. Но у нее были свои причины. Долбанутые причины, потому что она, как и ее отец, то еще долбанько. Не могу сказать, что мы с ней подружились. Скорее, она как-то ко мне прилипла. Конечно, я могла прекратить наше общение, прекратить встречаться с ней время от времени, таскать на мероприятия, давать ей деньги, но было что-то, что не давало мне это сделать. Думаю, это чувство вины. За смерть ее отца.

Но сейчас никакой вины я не чувствую. Только тихую ярость. Если Лиля вздумала меня шантажировать, то этого не будет. Никогда.

Даже хорошо, что она напилась и высказала мне все. По крайней мере, это многое объясняет. Ее поведение в день смерти и в день похорон отца. Некоторые ее реакции. Взгляды. Фразы. Тогда я не знала, в чем дело. Теперь знаю. Конечно, злость и спиртное сильно притупили ее инстинкт самосохранения. Будь она трезва, никогда бы не сказала мне правду и не отправилась бы преспокойно после этого в душ. Ведь она знает, на что я способна. Видела.

Вода в душевой все льется, и мне в глотку льется очередной маленький «Абсолют». Нужно решать, и быстро. Конечно, мне еще тогда показалось, что кто-то нас увидел. Но ничего не происходило, и я убедила себя, что никого там и не было. Все-таки я оказалась права.

Наверняка утром она все забудет. Сегодняшний вечер, ее откровения и эту сцену. Но стопроцентной уверенности в этом у меня нет. К тому же самый важный факт — свидетельствование — вряд ли выветрится из ее головы, и тогда она нападет в самый неожиданный момент. Конечно, ей могут и не поверить. Спустя столько времени… Но все те несостыковки, которыми обросло расследование несчастного случая у реки, разом обретут ясность, едва она только укажет на меня. Тогда мне удалось выкрутиться. Снова привлекать к себе внимание я не хочу. И в любом случае я не смогу спокойно жить, зная, что есть кто-то, кто все видел. Лиля — просто бомба замедленного действия. И, если честно, она давно меня раздражает. Начала задолго до того, как я убила ее отца. Маленькая избалованная дрянь. «Абсолют» со мной согласен.

Я беру с полки массивный тяжелый фен. Взвешиваю в руке. Решаю, что пока во мне зажглась искра, надо действовать, нужно разбираться с тем, что волнует меня именно сейчас. В голове шумит. Хочется склониться над унитазом, но я сдерживаюсь. Вид Лили, смывающей с волос шампунь, отвлекает мое внимание. Глаза у нее какие-то остекленевшие. Я шагаю в душевую и наотмашь, со всей силы, бью ее феном по голове. Не задумываясь о том, что я буду делать дальше. Не задумываясь ни о чем. Маленькая пьяная дрянь.

Лиля не вскрикивает, не издает ни звука, но в глазах у нее появляется какая-то сосредоточенность, осознанность, и тогда я бью еще раз. А потом еще. Фен по-настоящему крепкий. Отличного качества. Удобно сидит в руке. Лиле же, судя по всему, наоборот, весьма неудобно. Скрючившись на полу душевой, она медленно тянется руками к голове, из которой течет кровь, устремляясь к сливному отверстию.

Нужно ли ударить еще раз? Или она и так вот-вот умрет? Я откидываю со лба прилипшие волосы, выключаю душ. Наваливается нечеловеческая усталость. Мне нужно отдохнуть. Если нужно будет, продолжу чуть позже. Плохо соображая, я захлопываю дверь душевой. Прислоняюсь к ней спиной, чтобы Лиля, не дай бог, не выползла в каюту, если у нее вдруг хватит на это сил. В груди взрываются ядерные бомбы. В виски словно забивают гвозди.

Когда шок слегка замутняется, становится полуматовым, а сердце, озверевшее от бешеного ритма, сбавляет обороты (спасибо дыхательным упражнениям, которым меня научила — угадайте, кто? — именно Лиля), я рывком открываю дверь в душевую. Лиля лежит практически в той же позе, только уже не шевелится. Я наклоняюсь к ней, долго нащупываю пульс, прислушиваюсь к дыханию. Лиля еще теплая, но, несомненно, мертва. Ее кровь на стекле кабины уже остыла, но винные лужицы, собравшиеся на полу с подогревом, на ощупь совсем живые. Я зачем-то трогаю одну из них и долго сижу на кафеле рядом с Лилей, смотря на заклейменный мною же палец. По коридору проходит пьяная интернациональная компашка, подавая мне идею. Потом все затихает. Я мою безропотную Лилю, вытираю ее полотенцем, с трудом натягиваю на нее чертовы джинсы-слим и зеленый кашемировый свитер. Теперь она вовсе не похожа на тело, место которому в морге. Пока еще она даже не сильно побледнела. Выглядит так, словно спит. Или перепила, как и добрая треть парома. И мать тащит ее, вырубившуюся, с ночной дискотеки в безопасную каюту отсыпаться. Если кто-нибудь нас увидит, так и подумает. Я достаю из пакета «Дьюти-фри» еще одну мини-бутылочку водки и опустошаю ее, чтобы не зацикливаться на том, что будет, если кто-то решит проявить любопытство и поймет, в чем дело.

В полчетвертого каютный коридор на нашей палубе пуст. Кое-где из-за дверей доносятся разговоры, какие-то отдельные всплески слов, но никто не выходит нам навстречу, пока мы ковыляем к выходу на палубу.

* * *