Палуба 9

Тихая, безветренная, потрясающе спокойная ночь. Но очень холодная. Ледяная. Я не надела пальто, потому что оно громоздкое и мешало бы нам с Лилей тащиться по коридору, так что теперь холод пронизывает меня в буквальном смысле до костей. Они прямо-таки морозно звенят внутри меня. Пальцы превратились в бесчувственные красные куски моего тела, существующие как-то отдельно от меня. Мозг тоже пытается существовать отдельно, но не от холода, а от того, что я наделала. И это хорошо. Паника замерзает в теле, успокаивается, ложится на дно тяжелой льдиной. Лиля тоже вся окоченела и, будь она хоть чуточку живее, тряслась бы, как отбойный молоток. Но ничто не нарушает нашего медленного морозного танца по краю верхней открытой палубы. И никто. В полчетвертого ночи даже пьянь из баров не решилась высунуться на палубную Арктику. На это я и рассчитывала.

Шаг за шагом мы приближаемся к самому удачному, на мой взгляд, месту, с которого Лиля сможет отправиться в последний круиз. И, возможно, отправить меня за решетку. Я знаю, что иду ва-банк.

Место это там, где палубное ограждение образует небольшой, но достаточный для меня зазор рядом с держателем спасательной шлюпки. Именно там выбросить Лилю из жизни мне будет проще всего. В ту же секунду, когда я собираюсь перевести дух от облегчения, что мы почти у цели, льдина паники внутри меня взрывается миллионом острых осколков. Где-то с конца палубы доносится пьяный хохот. Кто-то все же рискнул выйти проветриться. Теперь у меня только два варианта, и решать надо мгновенно: рвануться обратно внутрь или избавиться от Лили, не медля ни секунды. Ноги становятся ватными, усталость накрывает гигантской темной волной. Просто ночной ледяной цунами вселенской, нечеловеческой усталости. Лиля выпадает из моих рук на промерзший палубный пол. Чтобы не упасть самой, я в отчаянии хватаюсь обеими руками за ограждение. Паром, звездное небо и тихая морская гладь начинают сливаться у меня перед глазами в одно мутное, кружащееся пятно. Когда немного отпускает, я понимаю, что мне не хватит сил уйти с Лилей с палубы, может быть, наткнуться в фойе или у кают на кого-нибудь, продолжать разыгрывать этот спектакль. Я просто не могу множить эти секунды, проведенные с Лилей, но уже без нее.

Смех становится ближе, еще немного, и кто-нибудь завернет на эту сторону палубы. Я наклоняюсь, руки машинально стискивают ледяную Лилю, слабые от страха — не могут толком ее поднять, неуправляемые от холода и паники — не могут сделать то, что нужно. Я вцепляюсь в ее кашемировый зеленый свитер, тяну за него, ударяюсь головой о край держателя, стискиваю зубы от боли, пронзившей меня от макушки до самого нутра и обратно. Ударься я чуть сильнее, могла бы и потерять сознание, думаю я, представляя, как вместо Лили лечу в черную гладь или просто валюсь рядом с ней на палубу. Боль бьет горячим хлыстом, придает сил, стискивает размякшее «я» в пружину, готовую действовать. Эта же пружина добивается того, что тело в заиндевевших джинсах-слим, наверное, намертво примерзших к коже, уже перевешивается через ограждение.

— Еще увидимся, — шепчет Лиля посеревшими губами, прежде чем полететь за борт, навстречу ледяной черной воде, но я знаю, совершенно точно знаю, что мне это померещилось.

Я жду всплеска, который привлечет внимание всех пассажиров и отправит меня в ад, жду, напряженно вслушиваясь, сжимая руками верхнюю перекладину ограждения, не чувствуя этого. Жду, пока не понимаю: Лиля давно и совершенно беззвучно сгинула. Ее тело уже где-то далеко, мы плывем дальше, и я уже не увижу ее, сколько ни всматривайся в воду. Наверное, стук сердца в ушах заглушил момент соприкосновения Лили с черной гладью. Так даже лучше: чертов всплеск не будет преследовать меня, как это произошло с ее отцом.

Губы смерзлись, и я думаю — на таком холоде, так долго и без пальто, так и до воспаления легких недалеко. В тюрьме лечить его вряд ли будут очень тщательно. Но когда я оборачиваюсь, не вижу никого: смех стих, так и не добравшись до меня, и никто ничего не видел. Успела. Смогла.

Свободна.

Понятия не имею как, но через какое-то время я оказываюсь в каюте. Долго стою под горячим душем. Долго вычищаю душевую, проверяя ее на микроскопические крупицы Лилиной крови. То же делаю со всей каютой. Времени на это уходит немало, но я чувствую прилив сил и, в конце концов, удовлетворение: кажется, я постаралась на славу. Все чисто. И на этот раз без свидетелей. Я собираю Лилины вещи в ее рюкзак, а потом наступает рассвет.

Паромная система поразительно удобна: когда ты заходишь на борт, регистрируешься своей ключ-картой и сканируешь ее при входе. Но когда ты выходишь, тебе не нужно делать ничего. Никто не проверяет, все ли пассажиры, просканировавшие карточку при входе, вышли по прибытии в порт назначения. Лилина карточка, не нуждающаяся в повторном сканировании, видимо, была в заднем кармане ее джинсов, потому что в каюте я ее не нашла, и сгинула вместе с ней в ночных водах где-то между Аландскими островами и Стокгольмом. Лиля не вышла с парома, но никто этого не заметил.