Ему почему-то вспомнилась Риган Рейли. Сегодня он ей так и не перезвонил. Докладывать ей было особенно и нечего. Он посчитал в уме разницу во времени между Оксфордом и лайнером. Здесь сейчас половина десятого. А какое время на “Куин Гиневер”? Он знал, что в круизе пассажиры должны были каждую ночь переводить стрелки часов на час назад, так что на лайнере сейчас, должно быть, где-то половина шестого вечера. Мисс Рейли, наверное, на каком-нибудь коктейле. Уж лучше он перезвонит ей завтра утром по тому номеру в Нью-Джерси, который она ему оставила. Может быть, после разговора с Филиппом и Вэл у него в деле появится нечто существенное, что он сможет сообщить Риган.
“В последней ночи на корабле есть нечто необычное, — думала Риган. — Может быть, некоторая грусть перед расставанием с людьми, которые на время становились членами вашей семьи”. Риган понимала, что, вероятно, никогда уже больше не встретится с Марио и Иммакулатой, но всегда будет вспоминать их с теплотой в сердце. И по Веронике она будет скучать.
Вот с Камероном Хардвиком дело обстояло совершенно иначе. Она посмотрела на него через ресторанный стол. По какой-то непонятной причине он всячески старался быть чрезвычайно предупредительным с Вероникой, то и дело по своей инициативе вступал с ней
Ужин получился просто изысканным. Паштеты, креветки в стручках гороха, лобстерный суп-пюре, телячьи медальончики, форель в миндале. Остальное Риган запомнить просто была уже не в состоянии. При этом ей хотелось съесть тарелку простой итальянской пасты. “Мне бы сейчас спагетти — “пряди ангелочка” — соус “маринара”, кусок чесночного хлеба, и я бы была на седьмом небе!” Джефф всегда подшучивал над Риган, говоря, что вкус у нее так и остался на уровне шестилетнего ребенка.
Марио настоял на том, чтобы все заказали после ужина что-нибудь выпить за его и Иммакулаты счет.
— Нам так понравилось проводить время в вашем прекрасном обществе! — уверял Марио, поднимая тост за дружбу.
Риган заметила, что Иммакулата была очень близка к тому, чтобы расплакаться, и лишь силою воли сдерживала слезы, пряча лицо за бокалом с “Крем-де-мант-фраппе”.
— Мне поможет перенести наше с вами расставание только мысль о том, что на пирсе нас будут встречать Марио Младший, Роз, Марио Третий и Консепсьон.
Риган взглянула на Веронику. Рука Камерона Хардвика лежала на спинке стула леди Экснер. Их бокалы с бренди “Александр” стояли на столе совсем рядом. Вероника кивала головой, соглашаясь с тем, что Хардвик шептал ей на ухо.
Разбудил Ливингстона печально знаменитый скрежещущий лязг тормозов автобуса колледжа “Сент-Поликарп”. Где-то после одиннадцати комиссар заснул и сейчас был удивлен тем, что время перевалило за полночь.
Его руки и ноги закоченели. По вечерам стало уже довольно прохладно, а в студии, где он расположился, было к тому же сыровато.
Открылась и захлопнулась входная дверь.
Неожиданно комиссар почувствовал себя совершенно проснувшимся.
— Из всех неприятных, занудных дней, которые мне когда-либо доводилось проводить, Филипп, этот является, пожалуй, самым отвратительным, уверяю тебя…
— Ну, Вэл… м-м-мне так жаль, если… Ливингстон подумал, что они, должно быть, не заметили его машины у своего дома. Скорее всего, именно это и случилось, тем более потому, что припарковал он свою машину за поворотом дороги. Пришлось комиссару громко прокашляться. Они и после этого не заметили его присутствия.
— Во-первых, как получилось, что ты не заказал для нас новый автобус? А ведь я напомнила тебе про это вчера перед сном.
— Н-н-но, — протянул Филипп, — видишь ли, наш стажер должен был везти младшую группу к зубному в южный Лондон. Он не любит возить их в старом автобусе… из-за тормозов, да и вообще.
— А я, значит, должна путешествовать на этом дерьме! И все только потому, что кто-то хочет сэкономить на ремонте! — закричала Вэл. — Ведь мы тоже, помилуй Боже, везли не кого-то там, а студентов колледжа на загородную прогулку. Наконец, почему у нас не оказалось запасного колеса?
— Да, тут я не проявил должной предусмотрительности, птичка моя, — извиняющимся тоном произнес Филипп. — П-п-прости меня… я расстроил тебя…
“Вот тебе и влюбленные пташки. Совсем не похоже”, — подумал Ливингстон. На этот раз он так громко закашлял, что его должна была услышать даже Пенелопа.
Оба были явно потрясены, когда увидели комиссара, выходящего из дверей студии.
Филипп побледнел.
— Что-нибудь случилось с Пенелопой? Ей опять стало плохо? Она что?..
Вэл тоже как будто бы хотела что-то сказать, но, закусив губу, промолчала.
— Нет-нет, — мягко ответил Ливингстон. — Я только что очень приятно побеседовал с мисс Этуотер.