Память

На неоспоримые исторические факты из начальных летописей ссылались позже объединители русских земель, неразрывно связуя этой государственной политикой времена, возрождая и формируя на новом этапе национальное сознание русского народа. Летописи настойчиво подчеркивали преемственность власти, политическую и династическую непрерывность ее в течение всего Средневековья. Вот как именовался, например, Дмитрий Донской, личность которого стала символом возрождавшейся Руси: «Князь великий Дмитрей Иванович, внук Иванов, правнук Данилов, праправнук Алекандров, прапраправнук Ярославль, пращур Всеволожь, прапращур Юрьев, прапрапращур Владимиров Всеволодовичя Ярославичя Володимеричя, великого нового Константина, крестившего Русскую Землю, сродник новых чюдотворцев Бориса и Глеба». На основании сведений из летописей присоединялись вновь к общерусскому государству Смоленск, Чернигов, Полоцк, Новгород. По летописным данным – повести об убиении в Орде Михаила черниговского – Иван Грозный решил потревожить его останки в черниговском Спасо-Преображенском соборе и, символически связуя времена, нашел им подобающее место в Москве. Позже Петр Первый, углубляя историческую память, перенес прах Александра Невского из Владимира в Петербург….

* * *

И еще несколько слов о связующем в нашей средневековой истории. Оно проявлялось буквально во всем. Разве не полнится конкретно-историческим смыслом и одновременно высшей символикой теснейшее идейное и художественное единство между двумя выдающимися литературными произведениями той эпохи – «Словом о полку Игореве» и «Задонщиной»? И разве не народ как главная сила истории, освоивший Русскую равнину в домонгольские времена, через несколько веков вернул ее себе? Современный архитектор подчеркнет не только национальную самостоятельность и своеобразие начального русского зодчества и огромные достижения, например, черниговской, смоленской, новгородско-псковской или владимиро-суздальской творческих школ, но и найдет их продолжение в веках. Специалист по истории экономики рассмотрит как единое развивающееся целое систему землевладения и хозяйственную жизнь русского Средневековья, торговые отношения и денежное обращение, знаток генеалогии проследит родовую преемственность власти, военный человек, интересующийся стариной, тоже скажет свое слово, археолог, дипломат, правовед, искусствовед или социолог – всяк свое…

И ни феодальная раздробленность домонгольской Руси, ни нашествие степных орд не прервало глубинного течения народной жизни! Как это ни покажется парадоксальным, но даже те, кто участвовал в междоусобицах, подчинялись подспудным центростремительным, связующим, объединяющим силам. В частности, «изгойство», волевой захват власти и сложнейшая калейдоскопическая система ее законного наследования – «лествица», делали все русские княжества и уделы не статичными, законсервированными, изолированными друг от друга административно-политическими единицами, а чем-то другим, совершенно оригинальным, чему не найдено ни терминологических определений, ни аналогов в истории средневековой Западной Европы. Наукой давно доказано, что внутри каждого отдельного русского княжества протекала интенсивная экономическая и культурная деятельность, осуществляемая коренным населением разных социальных слоев. Князья же, волей или неволей переходя с одного «стола» на другой, брали с собою дружину, воевод, семью, челядь, «добрых старцев», любимых песнопевцев, мастеров высшей квалификации, утварь, книги.

Эта мобильность была поразительной. Не стану перечислять знаменитых имен или законных – по наследству, «лествице», по «ряду» с вече, смене сюзерена, жалованному дару, то есть безболезненных, легких, как из горницы в горницу, переходов князей из княжества в княжество, возьму для примера кого-нибудь из малоизвестных князей со сложной трудной судьбой. Ну, хотя бы Безокого. Нет, не Василька Ростиславича теребовльского, героя трагичной летописной повести, которому какой-то служака-торчин по приказу киевского и владимиро-волынского князей вывертел ножом глаза сразу после того, как на знаменитом Любечском съезде в конце XI века все они поклялись прекратить междоусобицы и держать свои отчины. В XII веке жил такой Мстислав Ростиславич, внук Юрия Долгорукого. Он вечно изгонялся из своих владений, не раз пытался силой захватить великокняжеский стол в северовосточной Руси, княжил в Новгороде, в Ростово-Суздальской земле, потом снова владел Ростовом и Переславлем-Залесским, опять Новгородом и – через две неудачные войны – опять же Новгородом, где и умер незрячим, за год до смерти ослепленный своим дядей Всеволодом Большое Гнездо…