Память

Подстегиваемый любопытством, Майлз натянул на себя первые же подвернувшиеся под руку рубашку и брюки, босиком прошлепал два пролета вниз по винтообразной парадной лестнице, свернул налево по коридору и миновал три комнаты, пока не оказался во Второй приемной. Ради гостя Мартин снял с одного из кресел чехол, который тут же и оставил лежать на полу белой кучей. Солнечные лучи пробивались сквозь тяжелые гардины, делая полумрак в той части комнаты, где сидел Форберг, как-то еще гуще. На лейтенанте был повседневный зеленый мундир, но лицо его казалось серым от пробивающейся легкой щетины. Он кинул на Майлза хмурый и усталый взгляд.

– Доброе утро, Форберг, – произнес Майлз с осторожной вежливостью. – Что привело вас сегодня в особняк Форкосиганов в столь ранний час?

– Для меня уже конец дня, – ответил Форберг. – Я только что вышел с ночного дежурства. – Брови его сошлись к переносице.

– Вам подыскали занятие, а?

– Да. Я командую ночным караулом внутренней охраны в клинике.

Майлз сел прямо на застеленное кресло, внезапно проснувшись безо всякого кофе. Форберг – один из сторожей Иллиана? Ну конечно, как курьер он уже обладает такого рода допуском, какой здесь требуется. Он ничем не занят, годен лишь к легкому физическому или даже умственному труду. И… в штаб-квартире он чужак. Никаких близких старых друзей, с которыми можно было бы посплетничать. Майлз постарался сохранить ровный, неопределенный тон: – Да? И в чем дело?

Голос Форберга сделался напряженным, почти гневным. – Думаю, с вашей стороны это неприлично, Форкосиган. Почти что мелочно, учитывая все обстоятельства. Иллиан многие годы был человеком вашего отца. Я передавал сообщение как минимум четыре раза. Почему вы не пришли?

Майлз замер: – Прошу прощения? По-моему, я упустил первую половину… чего-то. Что, э-э… не могли бы вы рассказать мне в точности, о чем мы сейчас говорим? Как давно вы несете эту службу?

– С самой первой ночи, когда его доставили. Просто жутко глядеть. Когда он не под успокоительными, то что-то бормочет. А когда ему дают лекарства, если он снова делается буйным, он тоже бормочет, только невозможно разобрать, что именно. Медики держат его привязанным почти все время. Такое впечатление, словно он мысленно бродит по прошлому, но периодически каждый раз проходя через настоящее. А когда это происходит, он требует вас. В первый раз я подумал, что он хочет видеть графа, вашего отца, – но это определенно вы. «Майлз», говорит он, и еще «Приведите сюда этого глупого мальчишку», и «Вы еще не нашли его, Форберг? Непохоже, чтобы вы с кем-то перепутали это гиперактивное маленькое дерьмецо». Прошу прощения, – запоздало добавил Форберг. – именно так он говорит.

– Узнаю его стиль, – прошептал Майлз. Он прочистил горло, и голос его сделался тверже. – Извините. Просто я впервые об этом слышу.

– Не может быть. Я фиксировал это в моих ночных докладах, уже четыре или пять ночей подряд.

Грегор не забыл бы передать ему эти слова. Грегор о них и не подозревал. Обрыв произошел где-то в цепочке командования Форберга. «И мы выясним, где. О да, выясним.» – Какого рода лечению или исследованиям он подвергается?

– Не знаю. В мое дежурство ничего не происходит.

– Полагаю… это закономерно.

Оба замолчали, так как в этот момент появился Мартин с кофе и рулетиками на противне для выпечки к качестве замены подносу («Поставить на заметку: Урок номер Шесть для дворецкого – Поиск предметов сервировки»). Он цапнул один рулет для себя, радостно улыбнулся и побрел прочь. Форберг моргнул, видя, сколь странным образом их обслужили, но кофе принялся потягивать с благодарностью. Он снова кинул хмурый взгляд на Майлза, на сей раз больше изучающий. – Глубокой ночью я слышу от него много чего странного. Между тем моментом, когда транквилизаторы перестают действовать, и тем, когда он делается слишком – хм – шумным, чтобы заработать следующую дозу.

– Да, могу себе представить. Так вы знаете, зачем Иллиан требует меня?

– Не совсем. Даже в его наиболее светлые моменты звучит это почти бессмыслицей. Но у меня сложилось дьявольски неприятное ощущение, что проблема отчасти во мне. Поскольку я не знаю подоплеки, то и не могу расшифровать то, что является совершенно ясной формулировкой. Я догадался, что вы никогда не были этим чертовым курьером.

– Нет. Я был тайным оперативником. – Солнечный луч переполз через спинку кресла и подсветил кофе в чашке тонкого фарфора, придав жидкости красноватый оттенок.

– Тайным оперативником высшего уровня, – уточнил Форберг, разглядывая его наполовину освещенное, наполовину скрытое тенью лицо.

– Наивысшего.

– Я не очень-то знаю, за что он вас уволил…

– А! – мрачно улыбнулся Майлз. – Когда-нибудь я вам непременно расскажу. Насчет иглогранаты – правда. Только не полная.

– Временами он, кажется, не в курсе, что выгнал вас. А временами – помнит. И все равно зовет вас, даже тогда.

– Вы когда-нибудь докладывали об этом непосредственно генералу Гарошу?

– Да. Дважды.

– И что он сказал?

– «Спасибо, лейтенант Форберг.»

– Понятно.

– А мне нет.