Память (Братья)

Она ушла, а он просто упал в бездонный сон. «Падал», испытывая на ходу невероятное облегчение. Светло и легко и с огромным желанием. Желанием жизни. И проснулся с ним же. Они сказали другу другу всего десяток слов, часть из них передавая мысленно. А понятно стало многое. Все думанное – передуманное, сомнения и страхи ушли с ее поцелуем. Он на этот поцелуй и не рассчитывал. Дубенко считал себя реалистом и отчетливо понимал, что из себя представляет на сегодняшний момент. Поэтому и не надеялся. Но она рассудила по-другому. «Рассудила»! Слово – то какое неправильное. Рассудок здесь ни причем. Не подчиняются такие поцелуи рассудку. И, слава Богу. А то бы он приписал все жалости. Иван хохотнул. Представить Антонину, жалеющую его, он не смог.

Иван прислушался. В коридоре около его палаты явно вели спорный диалог два пылких собеседника. Один голос принадлежал профессору Фролову. А второй… Спорила с ним Антонина. "Да кто он тебе, в конце концов?" – громко и как – то нервно крикнул Фролов. Антонина ему что – то ответила.

Тут же Фролов и Антонина вошли в палату.

– Проснулись, Иван Иваныч?

– Как видите.

– Давайте-ка, тогда сообща обсудим один вопрос. Готовы?

Антонина молчала. Иван вопросительно на нее посмотрел. Она покачала головой.

– Не буду ходить вокруг да около. Предлагаю вам операцию. Буду делать сам. Скажу сразу. Шансы, что она сдвинет ситуацию с этой точки – пятьдесят на пятьдесят.

– А зачем тогда? И каков риск?

– Затем, что в случае успеха вы через две недели будете бегать. Риск есть. Может все остаться, как есть.

– То есть неподвижность. И что тогда?

– А тогда лечение. Медленное, но верное. По отработанной схеме. На ноги вы все равно встанете, но позже.

– Насколько?

– Полгода, год.

– Я согласен.

– Ваня! – не выдержала Антонина.

– Антонина Игнатьевна боится за тот один процент, который отводится на любую операцию, даже на удаление аппендикса. Случайно плачевный исход.

– Всего один процент?

– Да, Ваня. Но это тоже риск, – Антонина не оставляла попыток отговорить его от операции.

– Я согласен.

– Вот и ладно. Вот так, Антонина Игнатьевна. Вот вам и жажда жизни. Зайдите ко мне позже, хорошо? – Фролов, засунув руки в карманы халата, вышел из палаты.

– Ваня, ты сошел с ума. У нас и так бы все получилось.

– Когда, Тоня? Две недели! Ты хоть представляешь, что такое полгода, а что – две недели? Знаешь, что я с тобой сделаю через эти две недели?

Антонина покраснела. Она не занималась "этим" уже скоро год. Нечастые пятиминутные упражнения с поэтом Владом, засыпавшим прямо на ней, она не считала. А тут только от одной мысли…

Иван с удовольствием наблюдал за Антониной. Ему и раньше нравилось приводить ее в замешательство, а уж теперь, когда нарисовалась такая тема! Скажите, женщина полтинник разменяла, а краснеет, как девица.

– Тонь, поцелуй меня, а?

Антонина торопливо чмокнула его в сухие губы.

– Меня Фролов ждет. Потом.

Она махнула ему рукой и исчезла за дверью.

Глава 66

Она медленно брела вдоль шоссе, не замечая насколько противно сыро и хлюпко в промокшей обувке. Ее бесформенная фигура не вызвала интереса даже у парочки бомжей, собиравших бутылки, выкинутые из окон проезжавших машин. Да и местоимение «она» к ней можно было применить с трудом. То, что некогда было модельной стрижкой, колтунами сбилось на затылке и свисало сальными прядями на лоб и щеки. Спортивный костюм только с натяжкой можно было назвать одеждой: драные локти и колени, пятна неопределенного цвета и происхождения. Только фирменная надпись еще оставалась яркой и вызывающе аккуратной на жалких лохмотьях. Не так давно ее просто выкинули из трейлера, везущего груз куда – то на север. И проехала она там всего нечего, а попользоваться ею успели несколько небритых, с нечищеными зубами азеров. А ей было все равно. Главное – ехать. Куда – нибудь.