Память гарпии

Орфин заставил себя отвести взгляд от бойни и дышать. Холодные шершавые крупинки пурги царапали гортань. «Сосредоточься. Не сдавайся, не паникуй. Это еще не конец».

Двое бандитов кинулись на зодчего слева от него. Тот тщетно пытался отбиваться. Весь остров тонул в белесом тумане, который взметнула схватка. Подскочив с земли, Орфин бросился прочь, надеясь, что его не заметят в этом мареве. Бесформенная роба путалась в ногах.

Впереди сквозь завесу пыли проступил фасад – полуразрушенный осколок старого мира. В нём должны найтись ниша или укрытие…

Но тут за спиной послышался вкрадчивый шорох перьев. Орфин обернулся, опаленный страхом, и увидел в белой мгле фигуру – разом птицу и человека. Она ступала на двух длинных ногах, по-женски покачивая бедрами. Над грозным клювом желтым огнем горели треугольники глаз, а за спиной нависали массивные крылья. Их край напоминал лохмотья.

Орфин вжался в шершавую стену. Гарпия надвигалась, высматривая добычу в пелене. Должно быть, она заметила его рывок, и, как всякий хищник, среагировала на резкое движение. Всё, что оставалось теперь – замереть и молиться…

Снаряд размером с человеческую голову прочертил завесу пурги и тяжело рухнул перед ногами гарпии. Бетонные ядра засвистели над островом. Женщина-птица ощетинилась и яростно заклекотала. Следом за обстрелом с церковного острова понеслись стражи и миссионеры. Наконечники копий сверкнули во мгле.

Гарпия широко распахнула крылья и ринулась в воздух. Ее запоздало задел снаряд, но почти не нарушил полета. Подцепив когтями сеть с десятком пленников, она скрылась в сером небе следом за остальной шайкой.

Орфин дрожа сполз по стене на асфальт. Всё произошло так быстро, что он не успел осознать… Вокруг звучали взволнованные голоса. Один из зодчих донимал священников вопросами.

– Не тревожьтесь! – велел настоятель – он тоже прибыл на новый остров. – В следующий раз фантомам не застать нас врасплох! Пронырливые душегубы воспользовались моментом, краткой брешью в обороне. Но такого не повторится, мы усилим охрану нового острова. На повороте часов мы оплачем всех, кто сгинул по их вине. А вас, несчастные дети, вернем в юдоль покоя.

Вокруг царила суматоха. Служители пытались подсчитать убытки и собирали спасенных работников. Их было порядка дюжины – бедняги плакали, возмущались, благодарили… Было что-то щемяще-волнительное в том, чтоб видеть чувства на лицах окружающих. Когда последний раз Орфин замечал чужие эмоции? Он понятия не имел, сколько провел в Приюте среди бесстрастных теней.

– Леты, – хрипло повторяла раненая женщина, зажимая плечо, – дайте же мне леты!

Орфина тоже до сих пор потряхивало, и перед глазами стоял образ жуткой птицы.

Одного за другим бродяги вернули уцелевших на главный остров. От белых стен Приюта исходил убаюкивающий перезвон. Вот он – надежный оплот покоя, шанс вернуться в утробу безмятежности. Вновь отказаться от всех забот.

Вздрогнув, Орфин стряхнул с себя эти мысли. Подумать только! Как легко он поддался дурману.

Украдкой осмотревшись, он приметил группу прихожан, счищающих цепень с кромки острова. Медленно отступая от стражей и священников, он примкнул к этим работягам, одетым точно как он – в грубые льняные балахоны. Придав лицу бессмысленное выражение, он сделал вид, что присоединился к их монотонной работе. Трюк удался: служители выпустили его из виду и увели спасенных на новую дурманящую мессу без него.

Только теперь Орфин смог немного расслабиться. Шок отступал, и мало-помалу он заново осознавал себя, вылавливая личность из омута страхов и снов. Он понял две пугающие истины. Во-первых, парадоксально, не только церковь спасла его от гарпии, но и гарпия – от церкви. Ведь если б не нападение, он так и остался бы до конца дней безмозглым муравьем. И кто знает, какая из этих угроз страшнее.

Во-вторых, его память зияла прорехами. Он не мог вспомнить целые годы собственной жизни. Та казалась теперь не цельным полотном, а лоскутным одеялом. Самое пугающее – что он не мог назвать своего имени. Осталось лишь прозвище, и Орфин мысленно повторял его, боясь потерять и эту ниточку, последнюю связь с собой.

Притулившись у ограды на каемке острова, он изнывал от злости и бессилия. Один глоток леты заглушил бы эту боль. Всего-то нужно вернуться в собор – и мир снова станет простым и понятным. Но нет. Пускай он позабыл четверть жизни, но эфиниол и свою ненависть к подобным веществам еще помнил.

«Надо было слушать Алтая!» – думал он с мучительной досадой. Эх, если б можно было отыскать его и принять приглашение. А что Рита? Он с горьким вздохом закрыл глаза. Она давно умерла, и ее не найти. Это правда. Но закрывая глаза, он волей-неволей представлял, как встретит ее в этом сумрачном мире, как она бросится ему на шею, несмотря на все обиды. Как потом они долго и запойно будут пересказывать друг другу всё, что произошло в разлуке. И неважно, насколько эта фантазия оторвана от жизни. Она питала его, придавала сил.