Память и мышление

Ассоциативная экспериментальная психология с самого начала с особенной энергией занялась изучением проблемы выучивания и забывания. Проблема репродукции выступила на передний план несколько позже, причем, если можно так выразиться, совершенно затмила проблему воспоминания. Уже Эббингауз настаивал на изучении именно репродукции, каковой термин «обозначает в самом общем виде процесс возвращения представлений раньше бывших налицо переживаний», и противопоставлял репродукцию воспоминанию, «когда ранее бывшие налицо и сейчас возвращающиеся в качестве представлений содержания сопровождаются в то же время также сознанием их раньше бывшего переживания и, может быть, еще представлениями определенных побочных обстоятельств»[ 26 ]. Столь обобщенная и, пожалуй, упрощенная проблема подверглась энергичному изучению главным образом посредством так называемого «ассоциативного эксперимента». Интересна судьба трех вышеназванных проблем Эббингауза. В то время как работа над проблемами выучивания, удержания и забывания, несмотря на то что чуть ли не с самого начала многие исследователи их работали с явно выраженной практической установкой на педагогику (например, Мейман[ 27 ]), в общем оказались малопрактичными, ассоциативный эксперимент со времен Юнга[ 28 ] нашел широкое практическое применение в психопатологии (психоанализ) и действительно дал немало материала по памяти психопатов.

Экстраординарное обыкновенно привлекает к себе внимание. Нет поэтому ничего удивительного в том, что патологические явления памяти не раз заинтересовывали исследователей, но собранный соответствующий материал представляет собой скорее груду фактов простых эмпирических наблюдений, еще не объясненных мало-мальски удовлетворительной теорией. Как и во время обобщающего труда Рибо[ 29 ] «Болезни памяти» (1881), мы и сейчас далеки от понимания патологических явлений памяти. Тем понятней увлечение ассоциативным экспериментом, когда оказалось, что он пробил некоторую брешь в столь загадочной проблеме памяти, в частности репродукции, у психопатов. Однако эта брешь с тех нор все же не расширяется, и надежды на ассоциативный эксперимент поблекли.

Ассоциационистское понимание памяти как связи — чрезвычайно широкое понимание, толкающее на очень большие обобщения, и уже у Бэна (и его предшественников) мы видим, как говорится, без особого различения, вместе положения об ассоциациях представлений, чувств и движений. Память как ассоциация представлении и привычка как ассоциация движений относятся, таким образом, к одной и той же проблеме — проблеме ассоциаций. А постановка экспериментального изучения памяти как выучивания, сохранения и забывания толкала на то, чтобы распространить это изучение со слов на движения, тем более что обычно в экспериментальной практике «слова» были всего-навсего лишь бессмысленными слогами (для того чтобы уравнять положение испытуемых, элиминировав смысл слов), т. е. по существу изучаемая память была памятью на речевые движения, а не на мысли и представления.

Это отождествление памяти и привычки менее всего затрудняло представителей американской «психологии поведения». Два обстоятельства особенно сильно облегчали им это. «Мышление, собственно говоря, есть речевой процесс», и речь и мышление трактуются как «открытые и скрытые речевые навыки»; по мнению крупнейшего представителя психологии поведения Уотсона[ 30 ], «мышление в узком значении этого слова, если включить в него обучение, есть процесс, протекающий по методу проб и ошибок, — вполне аналогично ручной деятельности». С другой стороны, бихевиоризм скептически относится к существованию образных представлений так, как они обычно понимаются в психологии. Все это облегчает возможность крайне широкого понимания памяти: «В нашем понимании память — это общий термин для выражения того факта, что после некоторого периода неупражнения в известных навыках функция не исчезает, а сохраняется как часть организации индивида, хотя она может вследствие неупражнения претерпевать большие или меньшие нарушения»[ 31 ].