Память (Книга вторая)

— Крыльцо любопытное…

— А! Это крыльцо Селижарова монастыря,-оживился он.-Волшебство русской архитектуры! Внутри шаровидная стойка, вокруг четыре столба. Видите, облицован"— ный кирпич. Семнадцатый век. А собор стоял с пятнадда— того века!-Все было сломано на покрытие дороги. Какая мука-знать это! Я вывез оттуда в Болдино лишь деревянную скульптуру. Христа. Замечательная вещь! Поза, ноги, руки, глаза-все живое!.. Листайте дальше. Там где-то должно быть описание той дивной церкви на Вселуге…

Вот! Большие, сложенные вчетверо, кальки. План удивительно симметричного фундамента. Бревенчатый четверик суживается кверху, и с какой стороны ни глянь, в каком разрезе ни возьми, капитальные стены образуют высокие усеченные пирамиды математически идеальные. Интересно! Сотни, тысячи размеров-диаметры, длины, углы, укосины, зарубы… Окна верхние, окна нижние, стекольчатые оконницы, их размеры в свету… Очень маленькие окна. Но изображения всего храма пока нет.

Петр Дмитриевич услышал хруст кальки.

— Как это чудо уцелело — не знаю и не понимаю!.. Такая там жалкая деревенька на отшибе, такой бедный приход… А вот теперь, за кальками, должно идти описание.

Да, вот оно!..

Освящена в октябре 11 дня 1697 года при благоверном государе Петре Алексеевиче и патриархе Андриане… Ширкова погоста Осташковского уезда Тверской губернии… Описание сделано в 1847 году.

— Читайте! Только помедленней.

Включив диктофон, я начал читать:

— «Церковь деревянная соснового мачтового леса… Длиною с алтарем восемь сажен и восемь вершков. Шириною пять сажен с аршином и десятью вершками… Стены наверху связаны четырехугольником, на котором утверждена глава… Крашена снаружи желтою и белою красками… Один престол во имя Рождества Иоанна Предтечи… Пол деревянный, некрашеный… Во всей церкви восемь окон, а именно — вверху пять, внизу три, из них два в алтаре»…

По лицу Петра Дмитриевича я заметил, что он видит этот памятник.

— Крыша! — нетерпеливо потребовал он. — Где там о крыше?

— «Крыша тесовая, из капитальных стен выведенная, состоит из трех ярусов, каждый из них сдвоен в виде четырех треугольников с четырьмя».

— Ну, поняли что-нибудь?

— Нет, — честно признался я. — О крыше, выведенной из капитальных стен, ничего не понял.

Прошу и читателя по этому краткому описанию и нашей беседе с Барановским вообразить себе внешний вид уникального, единственного в мировой архитектуре памятника. Попробуйте-ка на клочке бумажки набросать его контуры. Что за пирамида, что за крыша у вас получается? Не ленитесь, подумайте и порисуйте еще! Особенно я прошу поусердствовать инженеров, конструкторов, строителей, архитекторов, которые никогда не слыхали об этой жемчужине русского деревянного зодчества…

— А вот теперь, — торжественно произнес Петр Дмитриевич. — Смотрите последние листы!

Перекинул я налево остатки бумаг — и ахнул: передо мной на фотографин воистину явилось чудо! В купах зелени стояло что-то совершенно удивительное — трогательно простое, по-детски незатейливое и несколько даже странное! Легкое, как хрупкий карточный домик, оно заняло своими сбежистыми стенами, маковкой и острыми крыльями не очень много пространства, но так, что исходит от этого прелестного сооружения какая-то необъяснимая притягательная сила, которую талантливый мастер ощутил, конечно, до того, как взялся за топор. Поразительная соразмерность во всем, гармоничность основных форм и деталировка, исполненная художественного такта. Крохотные оконца не могли быть на вершок шире-выше или отблескивать в других местах, длина выносных крыльев и расстояние между ярусами кажутся единственно возможными, колокольня в любом исполнении была бы лишней рядом, поэтому она сделана в виде часовенки — невелички. И никаких украшений, никакого отвлечения от главного, околдовывающего взгляд…

— Узнать бы, кто это построил!..

— Народ русский построил.

Петр Дмитриевич, кажется, ждал, что я еще скажу, а что я мог сказать? Просто смотрел на чудо, и дивился ему, и чувствовал себя счастливым, оттого что принадлежу народу, создавшему такое.