Память льда. Том 1

– Потом, Молоток. Позже. Сейчас мне нужно обдумать переговоры. Бруд со своей армией подошёл к Крепи.

– Ясно.

– А капитан твой уже небось гадает, какого Худа и куда ты запропастился. Выметайся отсюда, Молоток. Увидимся после переговоров.

– Слушаюсь, сэр.

Глава третья

Дуджек Однорукий и его армия ждали прибытия Каладана Бруда с союзниками: беспощадными тисте анди, баргастами с дальнего севера, десятком отрядов наёмников и равнинными кочевниками-рхиви. Две силы встретились на ещё не забывшем бойни поле под стенами Крепи. Встретились не для сражения, но для того, чтобы выковать из горечи и ран истории – мир. Ни сам Дуджек, ни даже Бруд – да и никто другой среди легендарных героев, собравшихся там, – не предвидел, с какой силой столкнутся там – не мечи, миры…

Исповедь Артантоса

Пологие выступы исполосовали склоны холмов в лиге к северу от Крепи: ещё свежие шрамы того периода, когда город попытался поглотить степи на границе с равниной Рхиви. С незапамятных времён эти холмы считались у рхиви священными. Фермеры Крепи заплатили за свою дерзость кровью.

Однако земля исцелялась медленно; лишь несколько древних менгиров, каменных кругов и гробниц с плоской крышей остались нетронутыми. Камни и валуны теперь были свалены в бессмысленные каирны[1] рядом с террасами, на которых прежде сеяли маис. Всё священное, что было в этих холмах, осталось лишь в мыслях рхиви.

Тем, во что веруем, мы становимся на самом деле.

Мхиби натянула шкуру антилопы на тонкие, костлявые плечи. Новый рисунок боли пролёг этим утром по её телу – свидетельство того, что ребёнок высосал из неё ещё больше сил миновавшей ночью. Старуха говорила себе, что не чувствует обиды – эту нужду нельзя было отбросить, да и мало что было в этом ребёнке естественного. Могучие, бессердечные духи и слепые заклятья сплелись, чтобы выпустить в мир нечто новое, небывалое.

А времени оставалось мало, совсем мало.

Тёмные глаза Мхиби заблестели среди морщин, когда она взглянула на дочь, возившуюся на одной из террас. Материнский инстинкт не ослабевал. Нелепо было проклинать его, гневаться на оковы любви, родившиеся от разделения плоти. Несмотря на все пороки матери, на все нечеловеческие потребности дочери, Мхиби не могла – не хотела – плести сеть ненависти.

Тем не менее увядание тела ослабило дары сердца, за которые она так отчаянно цеплялась. Едва ли сезон тому Мхиби была молодой женщиной, ещё незамужней. Она была горда, не желала принимать полувенки из травы, которые многие юноши оставляли у входа в её шатёр – она ещё не была готова вплести их в собственный венок и, таким образом, вступить в брак.

Рхиви были больным народом – как можно было думать о муже, о семье, когда вокруг бушевала бесконечная, разрушительная война? Она не была слепой, как иные сёстры; она не желала исполнять «благословлённый духами» долг и рожать сыновей, которые лягут в землю под Плугом Жнеца. Её мать читала по костям и владела даром памяти всего народа: знала историю каждого рода до самой Слезы Умирающего Духа. А отец её держал Копьё Войны, сначала против клана Белолицых баргастов, а затем против Малазанской империи.

Она горько тосковала по ним обоим, но понимала, как их гибель и её собственное нежелание принять мужское касание сплелись и сделали её идеальным выбором для духов. Неисчерпаемым сосудом, в который до́лжно поместить две изломанные души – одну из-за пределов смерти и другую, спасённую от смерти древними чарами, две личности, сплетённые в венок. Сосудом, который сможет выкормить такое противоестественное дитя.

Кочевники-рхиви, которые ходили за стадами и не строили стен из камня или кирпича, называли такие сосуды, созданные, чтобы воспользоваться один раз, а затем выбросить, «мхиби», и так она нашла для себя новое имя, а теперь в нём отразилась вся суть её жизни.