Память льда. Том 2

Ему вспомнились сочинения историков, утверждавших именно это. Старый солдат Дукер, к примеру, хотя он давно впал в немилость. Любой книжник, согласившийся надеть имперскую форму, моментально оказывается под подозрением… по понятным причинам – предвзятость, личные интересы. Тем не менее, в свои ранние годы он был ярым поборником влияния личных действий и решений.

Проклятие великих умов. Придя в молодости к идее, пережив необратимо грядущую осаду, они, наконец, стоят на валу, спустя много времени после окончания войны, оружие тяготит их уставшие руки… проклятье, я снова витаю в облаках.

Значит, придётся стать осью, центром вращения. И такое положение требует неимоверного самомнения, непоколебимой веры в собственные силы. Увы, на это я способен меньше всего. Разъедаемый сомнениями, скептицизмом и всеми прочими качествами человека, у которого хронически не хватает цели в жизни. Который подрывает все личные устремления, словно дерево, грызущее собственные корни только для того, чтобы падением утвердить свою зловещую правду.

Боги, вот уж действительно неправильный выбор…

Услышав какую-то возню, Паран понял, что уже не один в зале.

Моргая, он всмотрелся во мрак. Среди каноэ виднелась неуклюжая фигура, облачённая в потускневшую броню из древних монет.

Капитан откашлялся.

– Навещаешь напоследок?

Баргастский воин выпрямился.

Его лицо было знакомым, но Паран не сразу узнал юношу.

– Кафал, верно? Ты брат Хетан.

– А ты – малазанский капитан.

– Ганос Паран.

– Благословляющий.

Паран нахмурился.

– Нет, это прозвище куда лучше подошло бы Итковиану, Кованому щиту…

Кафал покачал головой.

– Он лишь несёт бремя. А ты – Благословляющий.

– По-твоему, если кто-то и способен снять с плеч Итковиана его… бремя… то это я? Мне нужно лишь… благословить его?

А я-то думал – арбитр. Всё явно куда сложнее. Способность благословлять? Упаси Беру!

– Не мне это говорить, – прорычал Кафал. Его глаза блестели в свете факелов. – Но разве можно благословить того, кто отрицает твое право это сделать?

– Хорошо подмечено. Неудивительно, что большинство жрецов такие несчастные.

Зубы заблестели то ли в ухмылке, то ли в гримасе похуже.

Не думаю, что мне по душе эта идея с благословениями. Но в ней есть какой-то смысл. Как ещё Господин Колоды вершит суд? В самом деле, будто мировой судья в Унте, только с тревожными для меня нотками религии. Обдумай это позже, Ганос…

– Я тут сидел, – сказал Паран, – и всё время думал вот о чём: в этих гниющих каноэ скрыта какая-то тайна.

Кафал хмыкнул.

– Я ошибусь, если сочту этот звук согласием?

– Нет.

Паран улыбнулся. Он знал, что баргасты ненавидят говорить да, но если заставить их сказать «нет» в ответ на противоположное утверждение, можно получить согласие.

– Хочешь, чтобы я ушёл?

– Нет. Только трусы хранят секреты. Подойди ближе и узри одну из истин, скрытую в этих древних судах.

– Спасибо, – ответил Паран, медленно вставая. Он взял светильник и направился к краю ямы, затем слез с на покрытую плесенью землю рядом с Кафалом.

Правая рука баргаста лежала на резном челне.

Паран рассмотрел резьбу.

– Сцены морских сражений.

– Это не тот секрет, что я собираюсь тебе открыть, – прорычал Кафал. – Резчики обладали огромным мастерством. Они скрыли соединения, и даже спустя века сложно понять, где они. С виду кажется, будто каноэ было вырезано из ствола одного-единственного дерева, да? На самом же деле это судно собрано по частям. Ты смог бы распознать это, Ганос Паран?

Капитан присел, чтобы присмотреться поближе.

– Едва ли, – сказал он спустя некоторое время. – Разве что там, где отдельные фрагменты деформировались в соединениях. К примеру, эти панели со сценами сражений…

– Да, вот эти. А теперь – узри секрет. – Кафал вытащил широкий охотничий нож. Он вогнал клинок между резной панелью и лежащим под ней сочленением. Провернул лезвие.