Память о будущем

Раненого внесли в дом, раздели и уложили на стол, подстелив чистую тряпку. На вид ему лет сорок, не больше. Жилистый – видно, что не за офисным столом штаны просиживает. Русые, коротко подстриженные волосы, аккуратная бородка. Одежда – похожа на ту, что носит дед, но более аккуратная, можно сказать, щегольская. Даже нож – и тот в украшенных мехом ножнах. Из саней в прихожую я перенёс небольшой рюкзак с притороченным к нему топором. Лыжи оставил на крыльце. Широкие, сантиметров пятнадцать, подбитые мехом с коротким ворсом. Я про такие только в книжках читал. Кроме рюкзака, на нартах было несколько тюков, на которые Борисыч бросил взгляд и приказал перенести в холодный сарай, стоящий за домом. Не знаю, что там внутри, но на ощупь – что-то мягкое.

Старик, шаркая сильнее обычного, достал из ящика несколько керосиновых ламп и подвесил их над столом. Ещё одну пристроил сбоку, чтобы осветить раны. Пока он готовился, я ещё соображал, стараясь помочь. Но когда увидел, что дед выкладывает на тряпку какие-то медицинские железки, вошёл в ступор. Он, что, оперировать собрался?

– Вы, что, доктор?

– Не мешайся под рукой, головастик! – грубо оборвал дед. – Крови не боишься?

– Не знаю…

– Чёрт бы тебя побрал, хабскую морду. Иди, собак покорми и нарты загони за дом.

– А чем их кормить, собак этих?

– Эх, Лёша, – мотнул головой дед, – чему вас только учат, головастиков! Принеси горячей воды из бани и уйди с глаз долой, если больше ни хрена сделать не можешь.

Я ничего в этих медицинских делах не понимаю, но, судя по его аккуратным движениям, деду занятие не в новинку. Особенно если учесть, что он работал только одной рукой. Вторая, как я уже говорил, была сильно искалечена и слушалась плохо. Несмотря на это, из раны в бедре он умудрился достать пулю, противно звякнувшую на дне жестяной миски. Меня даже передёрнуло – первый раз в жизни видел операцию в таких условиях. Да что там, вообще первый раз вижу, как в теле живого человека копаются. Примерно через час Борисыч закончил, зашил, наложил повязки, и мы аккуратно, чтобы не потревожить больного, перенесли его в каморку. Покормив и осмотрев собак, Дед, уже с моей помощью, навёл в комнате порядок, и мы уселись за стол.

После всех впечатлений, которыми был полон день, я молча хлебал похлебку и даже с вопросами к хозяину не полез. А вы чего хотели? Чтобы после всего увиденного я начал что-то выяснять? Да у меня сил не хватит, чтобы все вопросы озвучить, не говоря о том, чтобы ещё и ответы на них выслушивать! Выпил кружку горячего травяного отвара и совсем размяк. Это всё свежий воздух виноват и впечатления. Сидел и смотрел на огонь в печи. Лампы старик убрал, оставив несколько свечей домашней выделки. Было слышно, как за окнами посвистывает ветер и повизгивают собаки.

– Дед…

– Чего тебе?

– А день сегодня какой? – лениво поинтересовался я.

– День? – старик прищурился. – Раз Сергей в путь отправился, значит, конец апреля.

– А число?

– Этого не скажу, – покачал головой Борисыч, – мне, паря, без надобности дни считать. Сколько их осталось – все мои.

– А говорят, к старости, наоборот, дни быстрее летят, – я попытался улыбнуться.

– Время сейчас медленное, – он сделал небольшую паузу, – неторопливое.

– Так уж и медленное? – поморщился я. – Мне кажется, что как раз наоборот. Года не идут, а мелькают.

– Может и так. Не чувствую.

Разговорчивый мне хозяин попался, ничего не скажешь. Каждое слово будто клещами вытягивать приходится. Эдак через пару месяцев и узнаю, как отсюда выбраться. Повисла долгая пауза. В такие моменты хорошо сигареты помогают. Закурили – вроде бы и молчите, а всё равно общим делом заняты. Тогда и тишина не тяготит.

– Эх, – я сглотнул слюну, – закурить бы. У тебя случайно табачку не найдётся?

– Табаку? – удивлённо спросил дед.

– Да.

– Табака нет. Уже и забыл, когда видел. Товар дорогой, редкий.

– Здоровый образ жизни, – вздохнул я. – Забыл… А год своего рождения помнишь?

– На склероз не жалуюсь, – Борисыч немного помолчал, словно и правда вспоминал.

– Лет шестьдесят, наверное?

– Осенью будет семьдесят шесть.

– Так ты какого года? – я прищурился.

– Тысяча девятьсот семьдесят шестого.

– Какого?!

– Одна тысяча девятьсот семьдесят шестого, – повторил дед и посмотрел на меня, словно на придурка. – Ты, что, малохольный или неграмотный?

– А сейчас какой? – с тупым видом спросил я.

– Год? – уточнил дед. – Две тысячи пятьдесят второй…

IV.

Если бы в этот момент появился дьявол и объявил мне, что буду следующим кандидатом на пост президента России, – и то я отреагировал бы спокойнее. По крайней мере, поражён был бы гораздо меньше.

– Какой год?!

– Ты, Лёша, на голову не падал? – с ехидцей спросил дед. – Очень, знаешь ли, похоже. Две тысячи пятьдесят второй. А тебе какой нужен?

– Не верю, – покачал головой я. – Бред!

– Да, один из нас точно бредит, – Борисыч прищурился и посмотрел на меня, словно на больного. Потом покачал головой и добавил: – Даже могу сказать, кто именно.