Память о мечте

Жизнь проходит. Остались в прошлом,
Пошлом, словно блатной юнец,
Отец, любимый, родня, собака…
Однако это еще не конец.
Свинец ударов судьбы, клоака
Жизни тошной остались в прошлом.

А мама рядом. И, словно живая,

Переживает мои невзгоды
Все эти годы. Значит, нас двое.
Вдвое сильнее я в непогоду,
В угоду ненастьям как пес мой не вою,
В стихах ее силу и веру черпая.

И дочь подрастает. Надеюсь, что, все же,

Сможет дочка меня понять,
Принять мою веру, прощать сумеет
Тех, что не смеют ее прощать.
И станет дорога ее яснее,
Я с ней буду рядом в пути этом сложном.

1990 г.

Алексей Панизовский

Памяти русского поэта Ирины Озеровой

Пока существует насильственная смерть,

Поэты должны умирать первыми.

Элюар

Пепел Клааса стучит в мое сердце.

Шарль де Костер, «Легенда об Уленшпигеле»

Костер потух. Под ним остыли камни.
Оставили престиж жестоких гнезд
Зеваки, затворили в мире ставни.
В звериной темноте лишь холод звезд.

Итог суров – еще один подвижник

Дал миру искаженному пример
Прямого отраженья. Взят барьер.
Но отозвался гордый дух не книжно-
Газетным славословьем – стуком пепла
В сердцах всех тех, в ком у костра окрепла
Решимость вслед идти путем одним.

Не слепо счастье – вот его секреты:

За счастье жить сгорают все поэты,
Счастливые сожжением своим.

15.02.84

Ирине Николаевне Озеровой

Не поводырь, а старший друг и брат,
Не скатерть-самобранка – крепкий ранец.
Гвоздика, а не экзо-померанец.
И вечный бой, анне шутов парад.

На жизнью унавоженном пути

Добавить грязи – слишком мало чести.
И редко счастье освящает вместе
Соратников. Но должен ты дойти,

Порою преступив чрез вдохновенье.

Жизнь – не базар, но свыше откровенье,
Где выбрать смерть – единственное право.

Лишь этим ты возвышен над скотом —

Достойно пасть, а не с открытым ртом
Как Брейгеля слепцы лететь в канаву.

Янв.–фев. 1984 г.

Исаак Нюренберг

Светлой памяти Ирины Озеровой [5] (1) / из цикла «Соприкосновение» Из далекой юности

– 1 —
Как Сапфо[6]

мне любовь не воспеть:ни таланта, ни страсти гречанки.
Я в любви буду только сопеть,
чтоб не стать проигравшим в «молчанке».
А хотелось бы, честно скажу,
разделить славу Анакреонта.
Но не знаю в любви куражу,
ни взаправду, ни даже для понта.
Похоть только свою ублажу:
в нашем веке другие законы.
Про обычаи и не скажу —
мы не молимся ведь на иконы.
И поэтому буду писать
не о птичках, сидящих на ветке[7].
Мне сюжетов стихов не искать —
несть числа им в делах пятилетки
да и в той, неостывшей войне,
от которой свербящие раны.

О любви? Нет, не пишется мне.

Для меня это, может быть, рано.

Лето 1951 г., после 9-го класса