Память о розовой лошади

— Чего же тут непонятного, Анна Николаевна? Никак не пойму... Приехал мой внук...

— Но он и мой внук, не забывайте, — торопливо вставила бабушка Аня.

— ...Так разве я не могу попросить его посидеть рядом со мной, — спокойно продолжила бабушка, — а не ходить там куда-то?

— Да что вы себе позволяете, Любовь Петровна? — возмутилась бабушка Аня.

— А что? — бабушка изумленно округлила глаза.

Они какое-то время молча стояли друг против друга.

— А то, а то... — прерывисто проговорила бабушка Аня, — что вам, Любовь Петровна, должно быть стыдно настраивать так ребенка в день приезда.

Бабушка мигом откликнулась — теперь с откровенной издевкой:

— Настраивать... Так дети же лучше взрослых разбираются в людях.

Бабушка Аня взорвалась:

— Что такое?! Вы хотите сказать?..

— Ничего я не хочу сказать, — отрубила бабушка. — Все и так совершенно ясно.

В кухне появился Юрий, недовольный, хмурый, сердито сказал:

— Иди, мама, в комнату.

Но бабушка Аня все твердила:

— Да она... Да она...

— Ну что она?.. Ну что она?.. — вторила бабушка, драчливо задирая подбородок.

Юрий махнул рукой:

— Ох, и надоели вы мне. Пошли, Володя, отсюда, пускай они тут одни ругаются.

Ошарашенный, я покорно поплелся за ним, растерянно оглядываясь через плечо на бабушек.

2

Домой тогда мама вернулась не скоро: мы уже давно пообедали. Пришла она не одна, а с давней своей подругой Клавдией Васильевной. Смуглая, с гладко зачесанными черными волосами, с легкими черными усиками, густевшими возле уголков губ, подруга казалась очень решительной, уверенной в себе, а мать, наоборот, — убитой горем, осунувшейся и притихшей; в комнате она сказала, разведя руками:

— Вызова все еще нет. Да и вообще говорят, что в Ленинград уже трудно добираться, а там, где мы жили, будто бы уже немцы, — она как-то робко, на краешек стула, присела к столу.

В дверь осторожно постучали, потом в комнату заглянул Юрий.

— К вам можно? — спросил он.

Удивленно посмотрев на него, мать пожала плечами.

— К вам, к вам... — задумчиво протянула она. — К нам, разумеется, можно. Что за церемонии?

Подождала, пока он сел, и пожаловалась:

— Подумай-ка, вызова для меня все еще нет.

Бабушка с раздражением проговорила:

— Заладила одно и то же... Ну и что из того, что нет? Поживешь у нас, отдохнешь после такой долгой дороги.

— Что ты говоришь? Какой еще отдых? Война же идет, — вскрикнула мать. — А мне тут сиди, да?!

Бабушка обиженно поджала губы, а Клавдия Васильевна сказала:

— Ничего, Оля. Ничего. Скоро все образуется. Ну, а сидеть тебе, понятно, не след. Если не придет вызов, то дел у нас, знаешь, по горло. Хватает. Партийных работников сейчас очень мало: многие в первые дни войны сумели отпроситься на фронт, как и мой муж. В городе тебя, между прочим, хорошо помнят. Недавно я Иннокентия Петровича встретила, он как раз о тебе говорил, спрашивал, где ты теперь. А как смеялся, рассказывая, как ты забор у прораба разобрать велела... — она и сама рассмеялась. — Прораб один был у нас на стройке — с кулацкими замашками. Пока шло строительство, он успел свою усадьбу у дома, ну, где у него сад-огород был, обнести высоченным забором из досок, а тут как раз у бетонщиц досок для опалубки не оказалось, и они к Ольге — она уже комсоргом работала: давай доставай доски!.. Ольга и повела их к тому прорабу. Пока он спал ночью, они всей бригадой тихонько забор сняли и пустили те доски в дело — на опалубку.

Все посмеялись над этой историей, а мать — впервые за вечер — скупо улыбнулась:

— Посадили потом того прораба, настоящим ворюгой оказался. Но в тот раз такой шум поднял — куда там... Даже милицией, дурак, грозился.

В комнату тихонько вошла жена Юрия, тетя Валя, присела рядом с ним, положила, сцепив, ему на плечо руки и склонила на них голову.

Клавдия Васильевна продолжила:

— Если скажу Иннокентию Петровичу, что ты приехала, он сразу машину за тобой пришлет.

Слегка поморщившись, мать сказала:

— О чем ты, Клава, говоришь? Какая еще машина? Мне вызов нужен. — Она обвела всех тоскующим взглядом. — Неужели правда: немцы уже там — у нас?

— Думаю, что правда, — твердо сказала Клавдия Васильевна.

Мать резко выпрямилась, словно вдруг захотела вскочить на ноги, а бабушка загорячилась:

— Нет, ты послушай, послушай Клаву. И не забывай, что у тебя есть сын.

Юрий высвободил плечо из-под рук жены и приосанился на стуле.

— А я вот очень хорошо понимаю Ольгу. Ясно же, что важнее всего сейчас быть там — на фронте.

Молчавшая до сих пор тетя Валя усмехнулась:

— Еще один герой отыскался, — и потрепала на затылке Юрия волосы.

Клавдия Васильевна посмотрела на часы и заторопилась:

— Пора мне... Засиделась у вас. — И, поднявшись, добавила: — К слову сказать, у нас здесь скоро тоже будет настоящий фронт. Каждый день вон все прибывает и прибывает оборудование эвакуированных заводов. Сгружают его в поле, на пустырях — прямо возле железнодорожных путей, — она устало вздохнула. — Все мы прямо с ног сбились, ночами не спим: время-то не ждет — армии надо оружие. Подумайте об этом.

— Так-то оно так. Конечно. Но все же... — пробормотала мать и пошла проводить подругу.