Память о розовой лошади

В тот день, перед тем как уйти от них, он незаметно поставил на комод флакон с духами.

На другое утро обхода врача он ждал с особым напряжением. Но она зашла к ним в палату всего на минуту, очень строгая, с поджатыми губами, и больше разговаривала с соседом по палате, а его даже не заставила раздеваться, суховато спросила: «Как себя чувствуете?» — и быстро пошла дальше, кажется, и недослышала его ответа.

Пожилой сапер засопел, потом захмыкал, зачем-то стал крутить усы и вдруг сказал:

— Э-э, капитан, парень ты мой, золотая душа, похоже — вскружил ты нашей врачихе голову.

У Андрея бешено мелькнула мысль: «А костылем не хочешь?..» Но он сдержался, выскочил в коридор и пошел меж коек в библиотеку госпиталя. Ее сегодняшнее поведение, такой поспешный уход он воспринял как трагедию. А этот дядька-сапер еще подсмеивается над ним! Книги он любил читать, но больше толстые, чтобы надолго, но в этот раз почему-то взял томик стихов. Полистал его, прочел: «Под березою был похоронен комбат. Мы могилу травою укрыли. В ствол березы ударил снаряд, и береза упала к могиле». И хоть раньше он не очень любил стихи, не совсем понимал их и читал редко, сейчас от жалости к книжному комбату у него на глазах вдруг проступили слезы. Он даже вздрогнул и осмотрелся с испугом: не видит ли кто?

Всю неделю она не задерживалась у них в палате и на секунду лишнего времени. Он страдал, мечтал скорее попасть на фронт, но в следующее воскресенье набрался храбрости и опять пошел к ней в гости.

Ее мамы дома не было. Миша тоже где-то гулял. Вера Борисовна встретила его как-то дежурно-приветливо, сказала: «Заходите», но когда он прошел в комнату и сел на старый диван, то она заходила туда-сюда по комнате и стала часто, сосредоточенно выглядывать в открытое окно, словно кого-то ждала или у нее были неотложные дела, которым мешал его приход. Он уже собирался с силами встать и попрощаться, как она предложила:

— А не погулять ли нам?

На улице, сразу за дверью подъезда, Вера Борисовна заулыбалась и вдруг стала такой, как в то, первое, воскресенье. Они долго ходили по улицам, она рассказывала ему о городе, потом об отце, художнике, умершем рано, о брате, командире танковой роты... Незаметно вышли они к кинотеатру, и он, боясь, что она уже устала гулять и скоро захочет домой, сказал:

— Посмотрим, может, кино?

Она ответила:

— Вряд ли мы сможем купить билеты — в выходной день всегда много народа.

— Попробую, — сказал он.

Усадив ее на скамейку в небольшом сквере с желтыми дорожками и подстриженными кустами акации, он отправился за билетами. В зале от касс до самых дверей тянулась очередь. Он пристроился в конце и тут услышал:

— Товарищ военный, берите билет.

Говорила красивая женщина, вторая в очереди. Высокая, она стояла, чуть прогнув спину и подняв грудь, словно голову ее тяжеловато оттягивали уложенные на затылке темные волосы.

Он шагнул к кассе.

— Берите, берите, — повторила женщина.

Люди в очереди потеснились и освободили проход к квадратному окошечку, глубоко запавшему в толстую стену. Покупая билеты, он увидел, как женщина стрельнула искоса на него глазами, заметил внимание окружающих и внезапно будто заново обрел свой высокий рост, услышал на груди легкий звон орденов, ощутил на плечах капитанские погоны; радостно сказал: «Спасибо!» — весело зацокал подковками сапог по кафельным плиткам пола.

Вера Борисовна поднялась навстречу:

— Не получилось?

— Вот, — показал он билеты.

В фойе кинотеатра перед началом сеанса она тихо стояла рядом, но вдруг весело рассмеялась негромким, но звонко, словно бы с вызовом, рассыпавшимся смехом; приподнялась на носках и шепнула ему на ухо:

— А на тебя женщины смотрят.

И легко, почти незаметно взяла его под руку, но получилось это так, что у него на руке окаменели мускулы.

4

К осени его выписали из госпиталя и направили командиром батальона в запасной полк, формировавшийся в лесу недалеко от города. Дни стояли ясными, небо было стеклянно-прозрачным, а воздух свеж и сух. Жил он в землянке. Багровые листья, опадая с деревьев, заваливали ее сверху, и землянка выпирала из пожухлой травы пламенно-красным бугром.

В гости к ней ему удавалось выбираться часто, но они почти не встречались: на фронте шло наступление, и она сутками пропадала в госпитале. Зато с ее мамой и с Мишей он наговорился вдосталь и как-то незаметно, между прочим, перетянул старый диван, заново обил входную дверь, чтобы из нее не торчала вата, и даже подправил кухонную печь, которая у них стала чадить.

Ближе к зиме, когда лужи у солдатского умывальника на вытоптанной до голой земли поляне по утрам стало затягивать паутинно-тонким льдом, в штабе Андрею Даниловичу сказали, что полк завтра уходит на фронт. Он вымолил у командира полка отпуск до вечера и кинулся в город прощаться. Погода давно уже испортилась: дул ветер, и падал сырой, с дождем снег. В знакомом подъезде почему-то было грязно и сумеречно, каменные ступеньки источали мозглость.