Память о розовой лошади

Поотстав немного, она остановилась возле высокого офицера с тонкими, аккуратно подбритыми усиками, одетого, как и все, в комбинезон, сильно перехваченный в поясе новым командирским ремнем. Офицер поднес руку к шлему, отдавая честь, но сделал это не так, как перед старшим по званию или, допустим, перед секретарем обкома, а с улыбкой, наклонившись в легком полупоклоне. Гадая, что будет дальше, я во все глаза смотрел на них, и мне казалось, что стоят они долго, хотя, наверное, разговор длился не больше минуты; потом мать, сунув букет под мышку, открыла сумочку и — оправдалось мое предчувствие! — достала нож из златоустовской стали и подала офицеру. Он взял подарок, выдернул клинок из ножен — сталь до боли знакомо сверкнула на солнце; бережно придерживая нож за острие и тяжелую рукоятку, офицер поднес его к губам и поцеловал лезвие.

От обиды у меня задрожали губы, я полез, толкаясь локтями, поглубже в толпу, поближе к ограде сквера, а там мне стало стыдно: ведь подарила мать нож не кому-нибудь, а офицеру, уходившему на фронт.

Пока я переживал у ограды, все штатские во главе с секретарем обкома вернулись и вновь поднялись на трибуну; на этот раз с ними был и командир бригады.

От головных танков по улице, как многократное эхо, затихающее где-то у реки, прокатилась команда:

— По маши-и-и-на-а-ам!..

Улица и дома содрогнулись от гула моторов, танки тронулись с места и пошли мимо трибуны, сминая тяжелыми гусеницами нагревшийся асфальт — за машинами аспидной дорожкой потянулись широкие рубчатые следы; танки медленно набирали скорость, и люди торопились за ними: меня подхватила толпа и вынесла совсем близко к трибуне — тогда-то я и увидел, как мать бросила букет цветов, упавший на танк под пушку.

Танки все убыстряли ход, толпа за ними редела, но я с ребятами бежал за машинами до самого конца, до станции. Там танки по широким трапам поднимались на железнодорожные платформы, заметно оседавшие под их тяжестью.

Людно и празднично было в городе. Бригада отправлялась на фронт не в этот день, и на улицах встречалось необычно много военных.

К обеду к нам неожиданно пришли гости: высокий офицер с усиками, которому мать подарила нож, а с ним — молодой, наверное только-только выпущенный из училища, лейтенант. Теперь они были не в комбинезонах, а в новой щеголеватой форме. У офицера с усиками на плечах кителя горели капитанские погоны, от него попахивало вином, он был игриво-весел: фуражку с маленьким, специально обрезанным козырьком сдвинул чуть набок, все посмеивался и часто трогал пальцем кончики тоненьких усиков, словно опасался, что они вдруг встопорщатся. А лейтенант, придерживая правой рукой тугой рюкзак, оттягивавший плечо, конфузливо улыбался и смущенно переминался с ноги на ногу, поскрипывая новыми сапогами.

Кажется, мать не сразу узнала капитана — какое-то время всматривалась ему в лицо, потом удивилась:

— Вот так сюрприз. Как это вы меня нашли?

— Так вот и нашли, — капитан приподнял руку и загадочно перебрал в воздухе пальцами. — Солдатская сметка.

— А все же?.. Очень любопытно.

Он тяжко вздохнул и с шутливой сокрушенностью развел руками:

— Ну вот, все-то надо объяснять. А потом скажут, как просто, прямо-таки элементарно. Никакой тайны. У меня же ваша визитная карточка есть. Нож... С фамилией на клинке. Вот и проявил находчивость — позвонил дежурному в обком партии. Там и дали ваш адрес.

— И верно... Как просто, — засмеялась мать. — Вот и хорошо, что зашли, давно у нас гостей не было.

— А я, как видите, не один, — прищурился капитан. — Вдруг, думаю, у вас еще и сестра такая же интересная есть.

Мать вновь засмеялась:

— Представьте себе — есть.

Капитан, повернувшись к лейтенанту, радостно воскликнул:

— Так будем считать, что ему повезло.

— Товарищ капитан... — лейтенант за его спиной вконец смутился.

Его смущение окончательно развеселило мать, она сказала:

— Только учтите, сестра у меня с характером, — и слегка погрозила лейтенанту пальцем.

— Кстати, надо ведь и представиться, — капитан вытянулся, щелкнул каблуками и наклонил голову. — Рукавишников, Константин Иванович. А это — командир взвода в моей роте.

— Боря... — выступая из-за его спины, проговорил лейтенант.

Хмыкнув, мать сказала с иронией:

— Все ясно — лейтенант Боря. В части вас, конечно, тоже так величают?

Капитан весело захохотал, а лейтенант испуганно поставил, рюкзак на пол, быстро одернул гимнастерку и приложил ладонь к козырьку фуражки:

— Лейтенант Храмцов, — он густо, совсем по-мальчишески покраснел.

В комнате капитан глянул на своего товарища и показал подбородком на стол. Лейтенант развязал рюкзак и стал вынимать оттуда банки с мясными консервами, хлеб, бутылки с водкой.

— А это еще зачем? — спросила мать.

— Как же... Ведь ночь перед боем, — капитан усмехнулся. — Грех не выпить.

И она неожиданно легко согласилась:

— Раз грех... Выпьем.

Из другой комнаты вышла Аля — причесанная, с костяной брошкой на вырезе платья.

— Видишь, — сказала мать, — у нас гости.

Аля кивнула офицерам, но руки не подала: она работала фрезеровщицей, руки у нее были исцарапанными, с мозолями, и это ее смущало.