Память по женской линии

— Что же ты, Павел, не женишься? — пристали к нему деревенские кумушки, у каждой, поди, по пять дочерей на выданье.

— А вот мои невесты, только подрастают — и ухватил бабушку, которая еще не была сиротой, не впряглась в хозяйство и могла подсматривать, как гуляют на беседе старшие, за косу.

— Напророчил, усатый черт, — смеялась бабушка лет пятьдесят спустя, и это было самое настоящее кокетство, несмотря на ее семьдесят.

Уже бабушка выросла, уже заработала себе "на ремонте" черный кружевной шарф, не хуже, чем у Нюшки Костомаровой, уже отказали первому жениху Косте Белову, тому самому, кто будет свататься ко всем сестрам по очереди. Уже ухаживал за ней Иван Петрович из богатой семьи — не по чину.
Дед пронесет ревность через всю жизнь и спросит после золотой свадьбы:

— Что же он тебя не сосватал, если любил?

А сватал ведь (о чем дед знал, разумеется), на другой день после сговора пришел бледный, да только деду слово дали, а два пуда мяса взяли — как отступать?
Но сперва Иван Петрович ухаживал. На беседе положил в носовой платок, разделяющий руки танцующих, стишок, написанный на листе наоборот, как писал Леонардо до Винчи, так что прочесть можно через зеркало. Стишок ничего интимного не содержал, такой был стих:

Загадочная девушка, загадочный цветок
мне подарила бледный увядший василек.
Я взял его и выбросил, "не нужен мне" — сказал,
цветка печальной тайны я не разгадал.
Загадочная девушка с узором голубым
легла под бледным камнем, холодным и немым.
С тех пор я понял снова, с тех пор я понял вновь,
как много раз безжалостно я выбросил любовь.
От всей души надеюсь, что авторство "шедевра" принадлежит не Ивану Петровичу. В Пасхальное утро он подкараулил бабушку в лесочке, когда та шла забрать из церкви освященный кулич — чтобы первым похристосоваться и спросить, не собирается ли замуж за деда и не пошла бы за него, Ивана, если бы он посватал. Но бабушка, решительная, властная и в молодости, не любила разговоров в сослагательном наклонении.
Я-то поначалу уверилась, что она любила Ивана Петровича, от избытка зеленого романтизма предполагая у каждой из своих родственниц огромную несчастливую и судьбоносную любовь. Услышанный позже рассказ сильно меня разочаровал, но это тогда, по молодости, сейчас я рассказом горжусь, равно как и крепким сном прабабушки Анны после сватовства.

— Николая больше всех любила. Больше Ивана. Такой веселый, добрый. Но не пошла бы за него замуж. Он троюродным братом был. Да и жить негде. У него мать — молодая бобылка, гулять начала, негде жить было.