Память сердца

Проснулся часа в три ночи: в ушах гремит колокольный набат, слышится ржание лошадей, надрывный плач детей, женщин… А перед глазами – бушующая стихия рыжего клокочущего пламени. И лицо мое горит сухим жаром, как будто огонь прямо тут, рядом…

Дело в том, что мое сознание тогда, в конце девяностых, было запружено замыслами сценария «Русь моя святая…» и вчера допоздна я обдумывал эпизод пожара Москвы. Кто-то, возможно, удивится: «А это еще зачем ему? В его-то годы?..» И я не знаю. Не было у меня наполеоновских планов сделать сценарий, поставить его, вывести на экран, ибо это было время «безвременья», неуверенности во всем, разрушения, выталкивания культуры «в рынок». Но нет мне покоя. Я не могу жить так просто – каждодневными заботами, добыванием «хлеба насущного», поликлиникой, лечением хворей… Я продукт своего времени и, главное, своей профессии. Я режиссер документального кино. Знаете, что это такое?

Большинство людей сейчас считает, что новости на экране телевизора – это и есть тот киножанр, о котором я толкую, тем более что наши самые ретивые и самонадеянные телекомментаторы, скоренько собрав материал о знаменитостях, поп-звездах, зачастую со скандальным душком, в зазывной рекламе так и объявляют: «Документальный фильм имярек о том-то и о том-то…» Нет, дорогой, документальное кино – это гражданская позиция, мировоззрение, это борьба за идею. Это обнаженное сердце и наполненный клокочущей кровью пульс, это взывающий напряженной мыслью мозг творца, обращающегося к зрителю с экрана.

Мой сценарий «Русь моя…» для игрового кино, но родилась его идея в противовес потоку «чернухо-порнухи», криминальных картин с мордобоем, убийствами, реками крови, проливаемой бравыми братками. Она родилась от жгучего желания напомнить зрителю, в какой удивительной стране мы живем, как неповторима и поучительна ее история, как потрясающе велик русский человек, его душа, деяния и нравственные традиции, – словом, меня заставили взяться за рукопись гражданская позиция и профессиональная привычка режиссера-документалиста бороться с экрана, доказывать, защищать и защищаться.

А началось все совершенно неожиданно. Наша Киностудия Министерства обороны создавала фильмы не только на военные темы, но и по заказу разных министерств и ведомств. И мне выпала доля снимать технико-пропагандистский фильм о траловом лове по заказу Министерства рыбного хозяйства не где-нибудь, а в Атлантическом океане! Съемки намечались на разных судах, в цехах разделки рыбы, в полутемных морозильных камерах, цехах консервирования и, конечно, главное – съемки ночного траления. Посему киношного имущества набралось у нас немало. В Калининграде не без труда погрузились мы со всем своим тяжеленным многоместным оборудованием (съемочной аппаратурой, пленкой, большим светом, подчеркну – негабаритным) на большой морозильный траулер (БМРТ) «Грибоедов» и отчалили… Наше плавание – это, конечно, отдельная история: безбрежный океан, зыбь, шторм, военные самолеты НАТО, сопровождавшие нас на всем пути… Возможно, я как-нибудь расскажу об этом, если возникнет интерес. Но сейчас о другом. Хотя…

Нет, кое-что все-таки расскажу. Когда мы отходили от калининградского причала, слез было – ой-ой-ой! Плакали рыбаки, а больше рыбачки в возрасте, в основном, от двадцати лет до сорока. Прощались с мужьями, женихами, родителями, детьми. Ведь уходили-то на полгода, да куда – к черту на рога! Да где-то там еще и этот – «проклятый треугольник»… На целых полгода! По-моему, некоторые уже жалели о подписанных контрактах. Вспоминаю, как рыдала, убивалась одна молодая девчонка, чуть старше двадцати:

– Не поеду никуда! Ой, мама! Мамочка!.. Где ты?.. – Словом, прощались все с тяжелым сердцем. Долго махали горизонту, где остался родной берег. Долго… Уже и берега не видно, а все махали, махали, не решаясь оторваться. И плакали…

Когда шли вдоль северных берегов Голландии, над нами делали облет американские самолеты и сбрасывали что-то… Казалось, метили прямо в судно, в нас. Это «что-то» летело с противным свистом… и с визгом падало в воду. Ощущение не из приятных. На каждый такой сброс женщины на нашем корабле отзывались отчаянным визгом. Которые постарше – крестились украдкой. И мы, вжав головы в плечи, не знали, что и думать.

– Это американские летчики хулиганят, – успокоил всех капитан. – Бросают пустые консервные банки, они и визжат. Потешаются янки… Мазурики, «олрайтеры»! Мать их…

Поутру следующего дня или, может, несколько позже увидели впереди, почти на горизонте, чистую блестящую на солнце взлетную полосу и белый самолет на ней. А полоса под самолетом курилась, какие-то нежные воздушные потоки дрожали, ласкали его, будто понуждали или подталкивали лайнер к взлету. Наше судно, приближаясь к берегу, начало забирать вправо, выходить на конец полосы…

– Вот, сволочи, какие самолеты строят! – вытянув шеи, восхищались, всяк по-своему, сгрудившиеся на палубе. – Смотри – это ж надо!.. Вот красота!.. Как на картинке. Почему у нас нет таких? Неужели наши такие построить не могут?..