Память сердца

Чем-то меня зацепило это предложение. Скорее всего, меня увлекла не педагогика, а близость к Чомбару. И дед мой там бывал у чомбарского губернатора… Словом, потянуло на родину писателя, к Тарханам, да и делать в Москве было нечего: завод поднадоел, военная романтика с бессонными ночами и сознанием служения Родине отошли в прошлое. Дай, думаю, и правда поступлю на заочное. А когда прислали мои контрольные работы с положительными оценками, там была приписка, что при желании я мог бы уже работать в селе Мочали, вести третий класс…

Ну что ж. Даю телеграмму родственнику: «Будь в сельсовете в означенный день и час, буду звонить».

Он радостно кричал мне в трубку, стараясь перекрыть потрескивания и глухие перепады в звуке:

– Да-да нам нужны педагоги! Давай!.. А ты из Москвы! Да еще с семилетним образованием! Давай! Приезжай!..

Ну, я и поехал в Каменно-Белинск, в районо.

На удивление приняли меня легко, можно сказать без преувеличения – даже с радостью. Поздравили, горячо пожали руку и отослали в село, дав на дорогу кипу контрольных работ пятого класса с напутствием: «Ознакомьтесь с обстановкой, с людьми». На станции я быстро нашел сельчан из нужного села и на санях поехал учительствовать. По дороге, от нечего делать, начал «знакомиться с людьми и обстановкой»: открыл одну из тетрадей. Сочинение ученика четвертого класса, отметка «хорошо». Я поразился: имя-отчество Ленина – Иосиф Виссарионович, а Сталина – Владимир Ильич! Не мог же пропустить такое учитель, пусть даже с пятью классами и слабым сельским образованием! Думаю, не зря меня приняли так лихо. И тетради дали в дорогу, чтобы я понял, куда попал.

Ну, это так, я увлекся. Хотел ведь рассказать про странный случай… Пришел я в школу. Меня со всеми познакомили. Все хорошо…

– А где я буду жить?

Наступила странная тишина. Учительницы переглянулись. А директор-родственник, сукин сын, с улыбочкой объявляет:

– Как где? Мы москвичу подготовили отличную избу. Натопили хорошо. Я уже ходил, проверял. Постель налажена, на столе лампа десятилинейная; керосин справа у двери, литра три, хватит надолго. Что еще?.. Дрова завезены, распилены, наколоты, пока хватит. Там наладим. Вот и всё! Пойдем покажу…

И мы пошли к избе, что одиноко стояла – первой от школы. Я шел и даже спиной чувствовал, что-то не так: все провожали нас напряженными взглядами, о чем-то шепотком переговаривались. Никто не расходился. Я грешным делом подумал, может, родственничек какую-то шутку подготовил?..

Но все обошлось. Была вторая половина дня. Уже вечерело. В деревнях рано зажигают свет, то бишь, лампы. Окна ведь маленькие, в избах с большими окнами намного холодней в зиму. Я привез с собой патефон, завел его и, слушая пластинку, начал просматривать тетради; их было несколько десятков. Видимо, районо проводило какую-то проверку, вот они и оказались там. Лампа горела светло и уютно. Меня почему-то клонило в сон. Я отложил тетрадки и приготовил постель. Вскипятил чай на стенной печке, по-моему, такие печи называют «голландками».

Почаевничал, убрал все со стола и снова принялся за тетради.

Фитилек лампы почему-то стал подрагивать, читать стало трудно… Лампа начала гаснуть. Я снял стекло, срезал ровненько фитиль, как делал отец в эвакуации, вставил стекло на место. Лампа светила отлично. Я продолжил проверку тетрадей…

Лампа опять стала гаснуть. Фитиль подрагивает, подрагивает… Огонь уменьшается, тает каким-то замысловатым крючком, – читать, конечно, невозможно. Ну, думаю, дело не в фитиле, а в керосине. Потушил лампу. Подождал, пока остынет стекло, вылил весь керосин из лампы во дворе…

При входе, в сенях, в темноте ударился головой о косяк. Меня почему-то обдало дрожью. Жутко! Внутри будто все застыло…

Залил керосином лампу заново – полностью. Осмотрелся. Чего я испугался?.. Зажег, еще раз подрезал фитиль. Вставил стекло. Светло! Но неуютно!.. Почему?.. Думаю, учителя шептались не напрасно: или керосин плохой, или знали странности лампы школьной. Что-то тут не так! Какая-то связь есть…

Начал читать. Что такое?! Только-только начал ухватывать, что там ученики насочиняли, как лампа снова начинает гаснуть. Думаю, не буду проверять! Завтра поменяю лампу и займусь тетрадями.

Завел патефон. Пел вместе с исполнителями. Менял пластинки. Дай, думаю, почитаю что-нибудь, на полке беллетристика школьная. Взял брошюрку, начал читать – лампа опять за свое!.. Бросил читать, взялся за патефон – лампа выправилась. Остановил патефон, смотрю на лампу – горит, сволочь! Светит нормально! «Как в лучших домах», как говорят в таких случаях!..

Взялся за тетрадь. Лампа опять замигала, как закашляла. Дрожит огонечек! Гаснет, мать его дери! Фитиль свертывается узелком!.. Подвинул лампу к краю стола: думаю, наверно, от окна сквозит. Ставлю ближе к окну, – горит плохо! Потушил лампу. Вышел, вылил керосин… А по деревне – Боже мой! С гармонью ребята идут!.. Гармонист лихо перебирает лады. Тонкий озорной голос выводит:

Семеновна сидит на лесенке,

Делать нечего, поет песенки…