Память сердца

– Вот и хорошо. Ты лучше молчи пока. Оно и для тебя спокойней. А то встреваешь во всякие переделки. То с надзирателями дерешься, то чуть руки себе не отморозил. Уж лучше здесь побудь, пока все не успокоится. Тебя и допрашивать сейчас нельзя. Как же ты будет отвечать без голоса? И рот не придется зашивать. Верно я говорю? – И она неожиданно улыбнулась и подмигнула Сергею. – Поправляйся давай! Еще поживешь. Главное, спи побольше. Тебе сил нужно набираться. Ты еще молодой, справишься.

Много лет спустя Сергей вспоминал это напутствие доброй и мудрой женщины. Тогда он впервые поверил, что все выдержит, выйдет на свободу и будет жить дальше. Он словно прошел роковой рубеж, миновал самое дно, после которого начинается медленный подъем. Из преисподней к свету и к новой жизни, в которой не будет надзирателей и колючей проволоки, не будет лагерей, все будет по справедливости, по-человечески. Такая вера была ему необходима, потому что без нее человеку нельзя жить.

С этого дня Сергей пошел на поправку. Понемногу появился аппетит, с рук сняли бинты, и он стал осторожно шевелить пальцами. Потом начал подниматься и ходить между кроватями, крепко держась за спинки. А потом и вовсе стал выходить в коридор, шаркая ногами по полу и заглядывая в палаты, в которых лежали больные – такие же, как и он, заключенные в полинялых застиранных халатах. Половина больных были ампутантами с отморожениями. Смотреть на них было жутко, верно оттого, что Сергей сам едва не остался без рук – воспоминание об этом было слишком живо: когда он думал об этом, в груди его переливался противный холодок, ему мерещились безобразные розовые культи; тогда он мотал головой, зажмурившись и крепко стиснув зубы.

Другая половина больных страдала пеллагрой, цингой, деменцией. И у всех без исключения была явно выраженная дистрофия. Да и как могло быть иначе в условиях Крайнего Севера при скудном питании и полном отсутствии витаминов? Сергей сам едва стоял на ногах. Только молодость и природный запас сил помогали ему держаться. Да еще толика везения если здесь уместно это слово. Это такое везение, когда для приговоренного к расстрелу человека не хватает последнего патрона. И его отпускают – до поры. Патроны еще найдутся. А пока живи и радуйся.

Внимание Сергея привлек один больной с туго забинтованными руками. Он выглядел как старик – согбенный и страшно худой, костлявый, с глубокими морщинами на страдальческом лице. Но с этого лица смотрели удивительно чистые глаза небесно-голубого цвета. По этому взгляду Сергей понял, что это совсем не старик и что, быть может, ему нет сорока лет. В этом не было ничего удивительного. Колыма за несколько месяцев превращала молодых здоровых людей в дряхлых стариков – Сергей это знал. Сам он был недалек от этого, и многие его товарищи состарились и умерли за один промывочный сезон. Сергей все присматривался к странному больному, пока с ужасом не обнаружил, что у того нет кистей обеих рук. Тугие бинты стягивали обрубленные культи. Тогда он и понял, отчего во взгляде этого человека было столько тоски. И он решился. Подошел к больному, когда тот прогуливался после обеда во дворе. Вытащил из кармана щепоть табаку и клочок газеты, ловко свернул цигарку и протянул больному.

– Закуривай!

Слово это он не произнес, а скорее подумал, выдохнул вместе со стылым воздухом. Получилось сипло и невразумительно, но человек все понял, потянулся к цигарке. Сергей ловко вставил ее в раскрытые губы, чиркнул самодельной зажигалкой и поднес колеблющееся пламя ко рту. Больной несколько раз жадно затянулся, беспрерывно выпуская клубы дыма сквозь судорожно сжатые зубы, потом перевел взгляд на Сергея и медленно кивнул, одновременно смыкая веки. Благодарил, стало быть. Сергей кивнул в ответ и улыбнулся грустной улыбкой, как бы говоря: да, брат, досталось нам с тобой!..

Так они стояли несколько минут под холодным весенним солнцем, а потом так же молча разошлись.