Память сердца

Надежде удалось невозможное – она сумела оставить Сергея при больнице еще на два месяца – огромный срок для заключенного, который не планирует жизнь далее завтрашнего дня. Помог случай: один из санитаров проштрафился и был снят со спасительной должности и отправлен в каменоломню искупать свой грех. Грех заключался в том, что санитар заснул во время ночного дежурства. Случилось это уже под утро, когда все больные спали, и все затихло. Санитар не спал уже которую ночь, днем он тоже работал и не имел свободной минуты для отдыха. Заместитель начальника лагеря по режиму специально пошел проверять посты в самый глухой час. К досаде его, все были на местах, и все делалось по уставу. Всю свою злость он обрушил на незадачливого санитара, который так не вовремя прикорнул, сидя за столом дежурного, даже не опустив голову на столешницу, а привалившись боком к стене. Мордатый краснорожий майор орал так, что проснулись больные во всех палатах. Зато в очередной раз все удостоверились в рвении этого служаки, просидевшего всю войну в тылу и привыкшего орать на безответных заключенных, которых он почитал чем-то вроде скотов.

Вот на место этого санитара Надежде и удалось устроить Сергея. Временно, конечно же, пока из Магадана не пришлют санитара настоящего, с удостоверением об окончании курсов. А до тех пор кто-то же должен исполнять черную работу, которую не поручишь фельдшеру или вольнонаемному медбрату: мойку полов, перетряхивание постелей, смену белья у лежачих, вынос «утки», перетаскивание больных с места на место, топку печей и заготовку дров и проч., и проч., и проч. Работа в больнице для заключенных всегда найдется. И чем бесправнее работник, тем больше на него наваливают заданий самого разного сорта, заранее зная, что тот не посмеет отказаться. Никто и не отказывался, потому что, какая бы ни была нагрузка у санитара все это не шло ни в какое сравнение с работой в забое, со стокилограммовой тачкой и кайлом, которым приходилось махать двенадцать часов кряду – на сорокаградусном морозе или под проливным дождем, одетым в резиновые чуни или в изорванные «ЧТЗ», получая зуботычины от бригадира и десятника, а то и от своего же напарника, недовольного тем, что ты обессилел и уже не можешь поднять ненавистное кайло. Кто побывал в таком забое, тот никогда этого не забудет и сделает все мыслимое и немыслимое, чтобы больше уж не попадать ни на золотой прииск, ни на касситеритовый рудник, ни в урановые копи. И первое, и второе, и третье вело к быстрой гибели. Все это хорошо знали, но не всем удавалось этого избегнуть. Девяносто процентов всех заключенных Колымы работали именно на приисках, на добыче золота, касситерита и урановой руды. Большинство из них погибало в первый же год. Немногим счастливцам удалось выжить в этом аду. Все они впоследствии постарались забыть об этом страшном опыте, как старается забыть человек все мрачное и невыносимое – такое, чего не может ни осмыслить, ни изжить в своей душе, ни тем более простить.

Встречи Сергея и Надежды были нечасты. Это была запретная любовь, но отнюдь не греховная, ибо все прошлые и будущие грехи были искуплены немыслимым страданием. Но в лагере невозможно сокрыть свои чувства, тем более, если они написаны у тебя на лице. И нашелся человек, позавидовавший этой любви, этому возмутительному нарушению лагерного режима. Человек этот был главный врач – вольнонаемный, погнавшийся за длинным рублем и приехавший на Колыму обеспечивать себе безбедное существование. А кроме этого, хорошо понимавший, что здесь он будет бог и царь и что никто не спросит с него за врачебные ошибки, и он благодаря этому наберется такого опыта и познаний, какого ему вовек не обрести в обычной жизни. Но это было еще не все. Уже на месте, в лагерной больнице, он нашел для себя еще один источник наслаждения – практически неисчерпаемый. Это были женщины – помоложе и посимпатичнее – из числа заключенных, конечно же. Тут все было предельно просто и низменно: персональный прием больной у себя в кабинете за закрытыми дверями, простукивание пальцами обнаженной грудной клетки, прослушивание сердцебиения с помощью стетоскопа, а затем и старым дедовским способом – прижавшись ухом к груди, и так далее и все в таком духе. Бесправные женщины не смели отказаться, и все было шито-крыто (как казалось главврачу). На самом деле об этом его увлечении очень быстро узнали все, но отнеслись к этому вполне равнодушно. К тому же все лагерное начальство сверху донизу было замешано во множестве спекуляций и прямых преступлений, совершаемых так, чтобы не попасть в жернова правосудия, имевшего на Колыме весьма специфичный вид. И вот этот-то главный врач пришел в неописуемую ярость, когда узнал о том, что подчиненная ему врачиха завела «шуры-муры» с заключенным! Принимает его у себя в кабинете, а два раза даже приводила его к себе домой в вольный поселок под тем предлогом, что у нее дымит печка, а Сергей прекрасный печник и сделает необходимый ремонт.