Память Вавилона

И эта половина точь-в-точь походила на маленькую женщину, которую она увидела вместо своего отражения. Сидя за столом, женщина печатала на машинке. Перед ней на стене висело большое зеркало. Офелия чувствовала себя словно зритель в театре. Темные непокорные волосы женщины, явно давно не мытые, падали ей на лоб. Из носа постоянно текло, и ей приходилось одной рукой сморкаться, а другой продолжать печатать.

– Скоро, – шептала она в зеркало, – скоро, но не сегодня.

С помощью висевшего над столом зеркала Офелия глазами незнакомки попыталась осмотреть помещение. Весь пол усеивали скомканные бумажные листы.

Раздался стук в дверь. Офелия тотчас прекратила печатать и задернула плотную штору, полностью скрыв зеркало.

– Кто там? – спросила она.

Дверь отворилась, и на пороге возникла темная фигура. Подойдя ближе, Офелия узнала коменданта, экспертизу журнала которого она проводила. Как и в ее давнем сне, он отличался военной выправкой и носил маленькие очки в железной оправе, но теперь его изуродованную войной челюсть прикрывал свободный конец тюрбана. Увидев на полу смятые листки и носовые платки, комендант нахмурился.

– Только без лишних слов, – высморкавшись, приказала Офелия.

Дрожащими старческими руками гость снял очки.

– У нас творятся окаянные дела!

Он изъяснялся на незнакомом Офелии наречии, но она без труда понимала его. И даже оказала ему любезность, ответив на том же языке:

– Успокойся. Что еще он натворил?

– Поубивал всех наших окаянных воробьев, вот что он натворил. Я не хотел пускать его в вольер, он сам вошел. Клянусь, когда-нибудь он и меня убьет.

И комендант нервно обернулся к двери, словно ему показалось, что за ней кто-то прячется.

– Вооружись терпением, – вздохнула Офелия. – Он научится держать себя в руках, как и все остальные.

– Этот парень не такой, как прочие окаянные мальчишки.

Внезапно комендант пропал из ее поля зрения. Офелия протерла усталые глаза. Хозяйка комнаты печатала без очков, но видела плохо, как и сама Офелия, и глаза у девушки щипало. Да еще и хронический насморк заставлял постоянно сморкаться.

– У него иная роль, – произнесла она. – Он защищает школу.

– Я тоже защищаю нашу окаянную школу, – проворчал комендант, с трудом шевеля изуродованными губами. – Если эти окаянные солдаты доберутся до нашего окаянного острова, я скину их в эту окаянную воду.

Офелия скомкала очередной платок и бросила на пол, к таким же мятым бумажкам. Ее поступок вызвал недовольное ворчание коменданта.

– Ты всего лишь старик, – кротко ответила она. – А я всего лишь слабая женщина. И у меня, и у тебя возможности ограничены. Но не у него. Поэтому до появления нового человечества он будет защищать нас всех. Доверяй ему.

Доверяй ему.

Слова отчетливо прозвучали в голове настоящей Офелии, и комната вместе со старым комендантом, печатной машинкой, скомканными листками и бумажными платками начала расплываться, подобно кругам на воде. Глаза девушки заволок туман, а когда она очнулась, то увидела, что лежит посреди изолярия, закоченевшая и одновременно пылающая от жара.

Сначала Офелии показалось, что она потерпела кораблекрушение и море выбросило ее на берег. Потом девушка вспомнила, что покинула второй глобус Мемориала, а значит, в обратном направлении прошла через пустоту. Но толком она так и не сообразила, как это у нее получилось.

В зеркальном полу Офелия долго разглядывала свое отражение, размытое пόтом, капавшим с лица. Ее сильно знобило.

Офелия еще никогда не чувствовала себя настолько другой. Так же как никогда не чувствовала себя полностью самой собой.

Теперь она знала всё. Знала, где находится книга, позволявшая стать равным Богу. Знала, кто защищал ее и почему. Или, скорее, знала, что знает. Она ощущала все ответы, пульсировавшие в ее венах, но пока не могла их получить.

Офелия разделась, приняла душ, съела несколько высушенных абрикосов. Каждое ощущение воспринималось с новой остротой. Девушка не стала надевать перчатки: в кои-то веки ей хотелось касаться окружающего ее мира, а не возводить барьер между ним и собой. И вездесущие отражения совсем не мешали.

Почувствовав себя отдохнувшей, Офелия села и плотно обхватила плечи руками. В этот раз ей предстояло научиться читать свое тело.

Она внимательно прислушивалась к своим вдохам и выдохам, ко всем своим мыслям. Напряженно вслушивалась в тишину изолярия. Время безостановочно уплывало.

Чтобы воспоминания стали яснее, она перестала думать о себе.

Лавина света, хлынувшая в изолярий, бурной рекой растеклась по зеркалам, принесла с собой звуки и запахи джунглей.

Наверху открылся люк.

– Как ты там, еще жива? – раздался флегматичный голос Элизабет.

Яркий дневной свет ослепил Офелию. Она медленно поднялась. Тотчас к ее ногам упал сверток, как оказалось, с чистой формой.

– Собирайся, курсантка. Церемония скоро начнется.

Офелия кивнула. Она точно знала, что ей нужно делать дальше.

Церемония