Офелия не поняла, что он имел в виду, но предпочла не заострять внимание на этой теме. Однако, раз уж ей повезло встретить наконец доброжелательного собеседника, она решила максимально использовать свой шанс.
– Я тут услышала про
Не успела она договорить, как страшный толчок едва не свалил ее со скамьи. Мощный порыв ветра, еще более сильный, чем предыдущие, сотряс весь вагон, вызвав на сей раз испуганные возгласы пассажиров.
– Сохраняйте спокойствие, граждане! – крикнул кондуктор. – Это всего лишь легкая турбулентность. Наш тотемист надежно контролирует свою упряжку.
Офелия инстинктивно ухватилась за плечо Блэза, который так ошарашенно взглянул на ее руку, словно к нему впервые кто-то прикоснулся. В конце концов он неловко, со смущенной улыбкой, похлопал по ней кончиками пальцев.
– Не удивляйтесь, со мной такое часто случается, – заметил он и спросил, прежде чем Офелия задумалась над смыслом его заявления: – Это перчатки Вольфа, не правда ли?
– Откуда вы знаете?.. Вы знакомы с профессором Вольфом? – пролепетала вконец удивленная девушка.
Блэз смущенно потер длинный острый нос.
– Я распознал на вашей руке его запах. Я ведь, знаете ли, обонятель. А Вольф регулярно бывает в Мемориале. Вернее, бывал… – добавил он сдавленным от волнения голосом. – До своего несчастного случая.
Офелия мысленно отметила, что он не назвал Вольфа профессором. Похоже, их связывало нечто большее, чем простое знакомство. Пока она раздумывала над этим, Блэз боязливо покосился на кондуктора, желая убедиться, что тот не смотрит в их сторону.
– Могу ли я сделать вам одно признание,
– Э‑э-э… да, я слушаю…
Блэз робко придвинулся к девушке и шепнул совсем тихо, так что она едва расслышала его сквозь барабанный шум дождя:
– Это я убил
Офелия почувствовала приступ тошноты, и теперь уже вовсе не по вине качки вагона. Не в силах что-то выговорить вслух, она беззвучно, одними губами спросила: «Как?» Блэз снова отсел к окну и, понурившись, запустил пальцы в свои и без того всклокоченные волосы; на его скорбном лице было написано чувство вины в содеянном.
– Вопрос не в том
– Да неужели?!
Это было единственное, что Офелия смогла вымолвить. Подобные шокирующие признания ей никогда еще не приходилось выслушивать.
– Я говорю вполне серьезно,
Откровения Блэза поразили Офелию в самое сердце. Они перекликались со словами Торна, произнесенными два с лишним года тому назад: «У вас просто роковое предрасположение ко всяким катастрофам».
Девушка уже собралась его утешить, но ей помешал чей-то громовой голос:
– Стыдитесь, ягнята!
Офелия и Блэз вздрогнули. Пассажиры в вагоне испуганно переглядывались. Кондуктор раскрыл свою штрафную книжку и начал рыскать по вагону, от скамьи к скамье, в поисках нарушителя спокойствия. Но никого не обнаружил.
Таинственный голос раздался снова. Он шел неизвестно откуда, но звучал по всему трамаэро, заглушая раскаты грома за окнами:
– Да, вы – покорные ягнята! Взгляните на свои нарядные мундирчики! Вчитайтесь в свои благонамеренные учебники! Прислушайтесь к своей благочестивой речи! И вы еще смеете претендовать на звание передовой молодежи Вавилона?!
Офелия прикрыла руками уши, боясь оглохнуть. Она уже слышала этот громовой голос в тот день, когда впервые посетила Мемориал. Голос Бесстрашного-и-Почти-Безупречного.
– Я скажу вам, кто вы такие! – продолжал он. – Вы – пособники власти! Сторонники молчания! Ревнители благонамеренности! Граждане, если в вас осталось хоть что-то человеческое, повторяйте за мной: «Долой Индекс и смерть цензорам! Долой Индекс и смерть цензорам! Долой Индекс и сме…»
Этот призыв вдруг перешел в оглушительный свист, пронзивший уши Офелии. Кондуктор наконец обнаружил под сиденьем одной скамьи диктофон, включенный на полную громкость, и раздавил его ударом каблука. В вагоне опять воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом дождя, воем ветра и раскатами грома.
– Инцидент исчерпан, граждане! – решительно объявил кондуктор. – Следующая остановка – «Дружная Семья»!
У Офелии все еще звенело в ушах. Она взглянула на Блэза, и тот безнадежно пожал плечами:
– Вот видите,
Девушка встала, пытаясь удержать равновесие в качавшемся составе. В дальнем конце вагона кондуктор собирал осколки разбитого диктофона. А ей все еще чудился призыв: «Смерть цензорам!»