Память Вавилона

Офелия в панике смотрела на измятое письмо, которое выронила на паркет, словно ее обжег раскаленный уголь. Если профессор Вольф заразил этот листок своим ужасом, значит, он держал его голыми руками, желая убедиться в искренности отправителя; иначе он, как опытный чтец, никогда не взялся бы за письмо без перчаток. В других обстоятельствах Офелия никогда не позволила бы себе нарушить профессиональную этику, но тут жгучий интерес оказался сильнее правил. Не успев даже осознать всей тяжести своего проступка, девушка подняла листок, расправила его и прочитала при слабом свете, проникавшем в щели оконных ставней:

«Дорогой коллега,

я с огорчением узнал о постигшем Вас несчастном случае. Это падение с лестницы могло окончиться весьма прискорбно. Какое счастье для Вас и для всех нас, что Вы остались живы! Надеюсь иметь удовольствие вскоре снова увидеть Вас в Мемориале и на наших академических заседаниях: Ваши исследования, быть может, и не встречающие единодушного одобрения, представляют, однако, огромный интерес для нашей отрасли науки.

В связи с этим сообщаю, что тщательно изучил присланный Вами образец. Его состав просто потрясает! Датировка сначала поставила меня в тупик, но в конечном счете моя экспертиза привела к тому же выводу, к коему пришли Вы сами. Могу ли я узнать, из какого документа взят этот образец?

Примите, дорогой коллега, заверение в моих искренних чувствах.

Ваш преданный друг и собрат по исследованиям».

У Офелии дрожали руки от ужаса, который настиг профессора Вольфа при чтении письма. Она не понимала его причины, да и не успела задуматься над этим: на лестнице уже послышались шаги хозяина дома.

Девушка поспешно скомкала бумагу и бросила ее в корзину, но из-за своей всегдашней неловкости сильно промахнулась.

– Держите, – сказал профессор Вольф, протянув ей пару черных перчаток. – Можете не возвращать, я больше не собираюсь ими пользоваться.

Офелия надела перчатки, пряча глаза. Девушка была так потрясена чтением, так пристыжена своим недостойным деянием, что у нее невольно дрогнул голос, когда она пролепетала:

– Б‑б-благодарю вас…

Профессор выпятил челюсть (отчего лицо у него стало еще более угловатым); в его глазах внезапно мелькнуло подозрение, и он быстро обшарил взглядом комнату. Офелия надеялась, что ошейник помешает Вольфу разглядеть на полу бумажный шарик, но он все-таки его увидел. На лице профессора разом отразились изумление, страх и ярость.

– Простите, пожалуйста! – вырвалось у Офелии. – Это письмо выпало из корзинки. Я просто хотела его поднять. Наверно, мне не следовало…

Она не успела договорить. Профессор Вольф схватил ее за плечо и отшвырнул к стенному зеркалу; Офелия врезалась в него спиной, и оно вдребезги разбилось.

– Мерзкая маленькая шпионка!

– Нет! – крикнула девушка; она была так оглушена ударом, что с трудом устояла на ногах. – Я вам не враг, я просто хочу понять, что с вами случилось!

Но тут разъяренный профессор вцепился в ворот пиджака Офелии и рывком вздернул ее над полом, так что она потеряла опору. Для человека с поврежденной шеей он проявил недюжинную силу.

– Весь мир ополчился на меня! – прошипел Вольф сквозь зубы. – Убирайтесь в свою группу чтения, к своему Лорду Генри, вы… юная сыщица!

И, грубо отшвырнув от себя девушку, рявкнул:

– Вон из моего дома!

Офелия кинулась в переднюю. Дверь сама отодвинула все засовы и, с размаху ударив ее по спине, выбросила наружу, как ядро из катапульты.

Офелия упала на колени посреди двора; у нее так бешено колотилось сердце, что было больно вздохнуть. Девушка подобрала с земли свои очки, посиневшие от испуга, и… встретилась взглядом с квартирной хозяйкой, которая вышла на солнышко, чтобы подмести двор; теперь тукан сидел у нее на плече.

– Я вас предупреждала, miss. Этот жилец – настоящий бирюк.

Бедоносец