Обрар красив, высок и широк в плечах, волосы он подстригает коротко, а темные глаза издевательски ухмыляются. Багровая одежда запятнана кровью, несколько капель сохнет на его гладко выбритом лице. Деана не прячет
Он открывает рот, указывая на Деану, однако она вдруг делает шаг, двое стражников загораживают ей дорогу, она вкручивается между ними, бронированные лапы хватают воздух, а она, разогнавшись, переступает через границу Ока.
Огонь. Огонь везде. Окружает ее, она им дышит, желтый шелк скручивается, горят ее волосы, кожа, мышцы и кости. Горят легкие.
Вот оно как, понимает она вдруг, вот оно как, когда входишь в сердце бога. И понимает еще, как сильно Агар рискнул, отсылая частичку себя в мир смертных. Это место – фрагмент его реальности, ворота и, в определенном смысле, сердце.
Она распадается в пыль.
Глава 23
Думай. Думай, а не то тебя сейчас убьют, словно животное!
Нож царапает шею, кровь течет, и запах ее, кажется, привлекает внимание меча. Оковы стискиваются у Альтсина на запястьях, цепь как будто сокращается, словно сущность, скованная в форме большого меча, хочет притянуть его к груди.
Оум!
Нет ответа.
Сеехийский божок обманул его, наверняка затем, чтобы вор, веря в его поддержку, вообще решился на это безумие.
Обещанная помощь была лишь ловушкой, позволяющей божку избавиться от нежеланного гостя, убрать его с острова. У него не оказалось достаточно отваги или сил для сражения с Альтсином, а потому он выдумал сказочку о способе «излечения», чтобы вор поплыл в Понкее-Лаа и совершил там самоубийство. Это семя… было не семенем, а помощь Аонэль ограничилась тем, что та доставила его графу.
Глупец закончит там, где начал. Круг замкнулся. Пора умирать.
Но не так.
Альтсин отдернулся на несколько дюймов и уперся спиной в ледяной клинок. Как и предполагал, женщина с ножом стояла за тем, обнимая острие. Левой рукой она все еще держала его за волосы, в правой сжимала оружие. Между руками ее находился клинок Денготаага. Иначе и быть не могло.
– Что ты сделала? – Ее шипение наполнено было угрозой и едва сдерживаемой яростью. – Что ты сделала на Юге, Канайонесс?
– Я? Ничего. Я не использовала свои таланты, не влияла на человеческое сознание, не навязывала никому своей воли. Все происходит согласно вашему договору, придуманное людьми и руками людей исполненное. А он мне не нужен живым.
Младшая вдруг оказалась перед вором. Он почувствовал запах ее духов и легкое прикосновение к своему лицу.
– Прости. – Голос ее был серьезен, без обычного оттенка иронии. – Ты имел право на меня сердиться, полагая, что я тебя предала. На самом деле я искала тебя все эти годы, но он, – раскрытой ладонью она отвесила ему пощечину, и она предназначалась только Альтсину, – был упрям, глуп и ловок. Убегал, скрывался, защищался. Мне тоже приходилось убегать. Многое случилось. Когда-нибудь расскажу. А теперь ты должен это сделать. Покинуть это тело: наверху ждет другое, старше и наверняка более потрепанное, но зато снабженное татуировками.
Нож уколол его сильнее, и вор почувствовал, что кровь уже не просто сочится, но течет горячим ручейком.
– Прости? – В голосе Огевры послышался страх. – Значит, это ты сделала?
– Ты ведь не думаешь, что твой граф сам пришел к мысли о татуировках? Ему необходимы были указания и разъяснения. И можешь мне поверить, я не использовала колдовства, чтобы его убедить, золотце. Достаточно было сыграть на его амбициях, чувстве миссии и мании величия. Видение себя как первого за три с половиной тысячи лет
– Я его убью!
– Ох, да пожалуйста. Прекрасный сосуд только и ждет пересадки. Сделай это.
Сейчас.
Нож дрогнул и передвинулся выше, под ухо, а Альтсин почувствовал на шее еще и узкую ладошку. Потому прижал подбородок к груди, связывая руку на мгновение, и дернулся в сторону.
Клинок у Денготаага был острее бритвы, острее чего угодно, что сумели бы создать руки смертных. Но теперь важнее всего стало то, что клинок находился между руками служанки Эйфры.
Лезвие разрезало ее правую руку до самой кости: он почувствовал это и в следующий момент дернулся в другую сторону.
Крик грянул в комнате, и внезапно показалось, что ту залило масло. Вдруг стало сложно дышать, темнота сделалась почти ощутимой, сквозь меч прошла безумная дрожь.