Памяти Лизы Х

Памяти Лизы Х Лариса Бау

Роман

Какими должны быть правильные воспоминания детства? Банальными, безоблачными, сытыми, веселыми, уверенными, нравоучительными, без тайного стыда или зависти, без неотмщенных обид, или вообще без обид. Воспоминания себя как правильного, честного, пламенного, легко живущего каждый день согласно идеалам, с желанием вырасти скорее и тогда… тогда продолжать жизнь в любви, в правильности, совершать доброе, и вокруг все будут как в детстве — понятные, уверенные, надежные.

Лизе повезло, ее детство вполне подходило для таких воспоминаний.

Она была старательная советская девочка, таким девочкам всегда известно, что правильно и хорошо, как правильно и лучше.

В школе отличница, везде первая, и на субботниках, и на собраниях. Привыкшая к доверчивому взгляду учителей, готовая поднять руку, ответить громко и ясно. Всегда готова. Спортивная, быстрая, уверенная в себе, хоть и некрасивая. Одноклассники старались дружить с ней, влюбленные мальчишки робели, и Лиза не замечала их. Ее сердце принадлежало героям старых книг про рыцарей и капитанов, такой вот пионерский Дон Кихот в сатиновых спортивных шароварах и белой кофте с распахнутым воротником.

Родители любили ее, но не баловали, готовили к труду и успехам, гордились ею. Лиза ценила их доверие, их мнения, ненавязчивую заботу.

Лизин отец, академик, полноватый, с бородкой клинышком, был всегда занят, но всегда приветлив, здоровался крепким рукопожатием. По утрам его ждала черная служебная машина с шофером. Шофер стоял рядом, открывал дверцу, в дождливый день у подъезда дежурил, с раскрытым зонтиком.

Лизина мать говорила по-русски с легким акцентом, она выросла в Варшаве, в семье богатой и ученой, она играла на рояле, пела, все восхищались ее красотой, манерами, талантами, женщины завидовали, мужчины искали внимания.

Дома устраивались музыкальные вечера, из ресторана приносили закуски, пирожные. Шумели, курили, пели, Лиза обычно сидела на подоконнике, иногда ее приглашали танцевать, подпевать матери, но ей быстро надоедало, и она уходила к себе.

У них жила домработница, немолодая женщина из северного поселка, шаркала в войлочных тапках — берегла паркет, и пару раз в неделю приходила кухарка.

Лиза жила в центре Москвы в огромном сером доме, таинственном, как средневековая крепость, с внутренними черными лестницами, дворами-колодцами, подвалами и подземными ходами. Переехали сюда шесть лет назад, когда отец закончил работу в Вене. Сначала Лиза побаивалась гулкого темноватого подъезда, запертой двери на черную лестницу. Дверной звонок был резкий, и черный телефон в прихожей пугал ее. Потом она привыкла, ей даже понравилась эти мрачные коридоры, она воображала себя королевой заколдованного замка.

Квартира из пяти комнат, затейливая, с коридорами, кладовками, выходила на три стороны: набережную реки и Кремль, на шумную улицу и внутренний пустой двор, куда утром заезжала мусорная машина. В последнее время к ночи туда зачастили другие машины, подолгу стояли во дворе. Окна во двор держали плотно занавешенными.

У Лизы была своя большая комната — вид на Кремль из окна, как на открытках. Свой книжный шкаф, узкая кровать, на полу гантели, скакалка, Лиза исправно делала зарядку каждое утро, всегда с открытым окном, в любую погоду. Карта мира на стене, флажками она отмечала великие стройки, радио на тумбочке, плюшевые мишки сидели в кресле, обязательные вожди в рамках висели над письменным столом. Она любила свою комнату.

Милости детства закончились внезапно.

В тридцать седьмом году, когда она училась в десятом классе, арестовали мать. Лиза была в школе, отец в университете, дома — только мать и кухарка, которая потрошила курицу, так и вышла к ним с ножом в одной руке и куриной шеей в другой.

Тихо, буднично, даже без обыска. Мать зашла в спальню, взяла из шкафа чемоданчик, обняла кухарку и вышла за ними. Жили-то весело, а чемоданчик наготове имелся, тайно, чтоб родственников заранее не пугать.

Когда пришла домработница, кухарка рыдала и быстро чистила картошку.

Домработница позвонила отцу, он забрал Лизу из школы. Она не удивилась. Его шофер приезжал иногда за ней в большой черной машине. Она любила прохладные кожаные сиденья, ее уверенное урчание. Шофер по обыкновению молчал, отец уткнулся в бумаги, доехали быстро.

Дома сказали, что мать вызвали в НКВД, скоро все разъяснится, а пока ей надо уехать. Отец говорил тихо, смотрел в пол.

— Собирайся поскорей, объясню потом. Так надо. Мама вернется, приедешь назад. Вот письмо, вот адрес, отдашь профессору Ходжаеву, он мой коллега, тоже историк, приятный человек.

— Куда я вдруг еду? Что на самом деле случилось?

— В Ташкент. Я не знаю, что случилось. Выяснится, скоро выяснится. Очень скоро выяснится, да.

Стукнул ладонью по столу. Непременно скоро.

— Почему маму вызвали?

Вмешалась домработница Пелагея: ну вызвали и вызвали, вызывают людей, мож, она врагов народа видала, или слыхала чего. Там и спросят. Иди собирайси, — легонько подтолкнула ее в спину.

— Когда ехать?