Ты пишешь, Галочка, что тебе пришлось встретиться со смертью в 1948 году, когда у вас умерла, если я не ошибаюсь, Люся… Дора и я счастливо избежали этой встречи до мая 80 г. Я вспоминаю, как это случилось, и не буду говорить. Семью моей Маши несколько раз на протяжении каких-нибудь лет 30, а может, и меньше — потрясали похороны: одного, другого, третьего. Это то, что я знаю. Да! Тяжелые были утраты. Мы к нашему счастью всего этого не испытали. До этого года все мы живые — были налицо. Тем-то и тяжела наша утрата, тем-то она и болезненна. Прошло первых 23 дня весенних, солнечных дня — как Дора покинула нас. А я и до сих пор не могу смириться с этим. Ты представь себе, с утра до 7 часов вечера 5 дней в неделю я, здоровый человек, не нахожу себе места в пустой квартире. Раньше — где бы я ни был, чем бы я ни занимался, — я знал, что буду дома, меня ждут и чем скорее я приду домой — тем лучше. А сейчас я уже не тороплюсь, потому что все равно меня никто не ожидает. Тяжко, Галочка, так что и не выговорить. И представь себе, что я испытываю то же чувство, как и ваше… Почему она умерла, а не я. Она ведь как мать, как бабушка нужнее оставшимся в живых молодым людям — чем я. При всем своем желании я не могу ее заменить ни в какой части.
И вот с таким настроением, с таким самочувствием и приходится жить. И еще одно важное обстоятельство это то, что при жизни бабы Доры у нас с Галей не было тесного контакта. Я много раз ей указывал на ее безучастное отношение к своей матери, на отсутствие с ее стороны помощи в работе, по дому, по кухне… И это не могло не сказаться на наши отношения. Характер у Гали не простой, замкнутый, она очень близка к брату с детства. Я не разделял ее вольного отношения к домашним обязанностям, а мать ее оберегала и делала всё сама, считая, что она достаточно устает на работе и в своих длинных поездках на метро на работу и обратно. И вот теперь и сказывается эта отчужденность между ею и мною.
Однажды при одном свидании в больнице мне тетя Дора напрямик высказала свое пожелание относительно нашей жизни без нее. Она прямо сказала: «На всякий случай. Кто знает, чем кончится моя операция, так чтобы ты знал мою просьбу. Побереги Галку, она у тебя одна. Она у нас скрытная, и не жди, чтобы она у тебя просила. Делай сам, ей и так несладко». И когда я ей заметил… ну что ты говоришь такое, все кончится хорошо и ты будешь с нами дома — она на это мне ответила, что исхода операции она не знает, но высказала свою последнюю просьбу.