Памятник

– Ведь как оно бывает-то? Его вроде как нет, а потом глядь – а кроме него и нету больше ничего. Наверное. А, возможно, и есть. И только он один, который тот самый я. Может быть. А что за этим? Как обозначить? Ну что ты скажешь о нем? Как утвердишься в этой нирванической благопристойности и радости? Ведь нету ж, блядь, ни хуя! Возможно. А может только я и есть. И вот как вся эта хрень называется? Дальше то чего? Потом? А? Наверное… Как без ног то? Есть ли они? Или это такой же фокус как и все остальное? А? Что делать? Подали б мне хоть что-то для существования, а то как это – исчезнуть? Это невозможно неправильно! Непостижимо ошибочно и наверность этого неоспорима и тождественна можетбытьности! Ну, подай, богиня! Ну что тебе стОит! – и ещё горше взвыл. Да так натурально, что окружающие было поверили в весь этот концертный монолог и кое кто собрался укорить даму в чёрном в чёрствости и цинизме, но последующие события охладили и без того слабый пыл их вмешаться. Дама сняла очки, наклонилась и, приблизив свое лицо вплотную к испуганному лицу попрошайки, пристально посмотрела ему в глаза двумя вселенными без дна, зрачков и жизни.

– Встань и ходи, чувачок,– процедила она сквозь зубы тоном, моментально рассеивающим всякие сомнения в возможности безногого передвигаться на своих двоих. Тот затравленно отклонился назад и упал навзничь, что позволило случиться чуду на глазах страждущих и не очень – у бродяги обнаружились две ноги, на которых он поспешно ретировался за ближайший междусобойчик, состоящий из дородной женщины с грубыми чертами лица, шептавшей ей что-то на ухо шатенки с красивой прической, чуть искривленным носом и большими томными глазами и катающегося рядом на трехколесном велосипеде мальчика со слишком ранними залысинами и испуганным и покорным взглядом зависимого от мамы отпрыска. В паре шагов от троицы стоял, покачиваясь, бомжеватого вида и неопознанного возраста мужчина, не брившийся, по меньшей мере, неделю и источающий специфический запах, за который и был попрошен дородной дамой держаться несколько поодаль. Голову его украшал венок из собранных загодя еловых веточек, о принадлежности которого мужчина отвечал, что "удостоен сей почести за труды на поприще литературы и живописи", оцененными благодарными поклонниками. Весь облик его напоминал детскую тряпичную куклу, пожеванную сельской безродной коровой и выплюнутую ввиду отсутствия у этой жвачки какого-либо вкуса. Карман засаленных брюк выпирал силуэтом, в котором угадывалась чекушка.

Мальчик нарвал тюльпанов на одном из ближайших холмиков и с радостным видом крутил педали по направлению к женщинам.

–Кто заменит Тебя, о сердце мое? Кто восполнит Тебя? Ты – ВСЁ. – пафосно и фальшиво возвестил он и протянул розово-красный букет той из двоих, что была крупнее и внушительнее. Мужчинам, не уверенным в себе, впадающим в крайности проявлений настроений, несколько истеричным и трусливым свойственна подобная наглухо закрытая маска, помогающая спрятать от людей те качества, которые они сами считают недостатками и слабостями. По сути, подобным словесным парфюмом они маскируют тех демонов, под властью коих находятся, и приторность речей очень легко превращается в примитивно-отталкивающее зловоние, свойственное обитателям ада. И если сейчас такой человек поёт тебе серенады, дарит цветы и показушно преклоняет колено, то стоит быть начеку – в подворотне, с приставленным к горлу ножом он первый принесет тебя в жертву, оправдывая свою трусость тем, что привязанность – источник страданий, поминая при этом Будду и иудейских пророков, возвещавших о наказании за грехи плоти.