Дом Флорри находился прямо у гавани, на набережной, где выстроились старые и довольно ветхие домишки, пахнувшие смолою и морем; перед ними пролегала булыжная мостовая, а за нею смутно виднелся лес мачт, снасти, груды канатов, бочки, ящики, горы нанесенного прибоем ила, длинный мол и бьющие в него серые волны Северного моря. Лавка Флорри, помещавшаяся в доме № 49, низеньком и кособоком, была выкрашена в ярко-голубой цвет; за витриной виднелся мраморный прилавок, а над дверью висела вывеска, на которой было выведено золочеными буквами: «Флоренс Бейнс. Свежая рыба. Креветки и моллюски в большом выборе». Над лавкой помещались жилые комнаты, куда вела снаружи каменная лестница.
Эрни проводил гостей в парадную комнату с удобной мебелью, где уже стоял накрытый стол, но не было ни одного живого существа, кроме пушистой рыжей кошки. Эрни тотчас помчался вниз, чтобы сменить в лавке тетушку, и та вскоре появилась в гостиной — худощавая, угловатая женщина лет сорока, с крупным носом. Спустив на покрасневшие руки закатанные выше локтя рукава, она дружески расцеловалась с Дженни, внимательно оглядела Стефена и протянула ему влажные, холодные, как ее креветки, пальцы.
— Вы, конечно, не откажетесь от чайку. Садитесь, я сейчас подам.
Энергичная и подвижная, она быстро принесла из задней комнаты большой поднос, на котором стояла тарелочка с хрустящим хлебом, чайник и внушительных размеров блюдо с жареной рыбой, затем, держась очень прямо, села за стол и принялась угощать гостей, всем своим видом показывая, что уж кто-кто, а она голову никогда не теряет.
— Ну, как дела, Флорри? — спросила Дженни, отхлебнув чаю и слегка причмокнув от удовольствия.
— Не могу пожаловаться. Только вот с ларьком хлопотне.
— Ведь это всегда так, Флорри.
— Всегда.
— Опять этот дурацкий городской совет?
— Ну конечно, совет с его фокусами. Думают, раз я женщина, так надо мной можно сколько угодно измываться.
— Ничего, недельки через две все устроится.
— Через три, милочка.
— Неважно. Все эти хлопоты с лихвой окупятся, Флорри.
— Иной раз я не очень-то в этом уверена.
Флорри покачала головой, подавленная своими бесконечными тяжбами с чинушами: и почему только мир устроен так несправедливо, почему в нем господствуют мужчины? Казалось, она хмуро припоминала все беды, все, что вытерпели и выстрадали представительницы ее пола со времен грехопадения Евы.
Дженни улыбнулась Стефену, желая вовлечь его в разговор.
— Летом торговля здесь на славу. Флорри арендует ларек около бульвара. Ее все знают: креветки и моллюски у нее замечательные!
— Мне так думается, что я известна и мелкой камбалой. — Флорри была явно оскорблена тем, что Дженни забыла упомянуть об этом немаловажном обстоятельстве.
— Ну конечно, дорогая.
— Та, которую мы сейчас едим, просто великолепна, — вежливо заметил Стефен.
— Это не мелкая камбала, а крупная, — мрачно поправила его Флорри. — Кушайте на здоровье. В море ее сколько угодно.
Еда была вкусная и обильная, комната уютная, в камине весело потрескивал уголь, однако Стефену было не по себе: он чувствовал, что с самого начала возбудил недоверие хозяйки. Ему-то это было глубоко безразлично, но он счел необходимым — не ради себя, а ради Дженни — завоевать расположение торговки рыбой. Простою вежливостью, как он понял, тут ничего не добьешься — скорее наоборот. Он заметил, что Флорри неравнодушна к рыжему коту, усевшемуся на ручку ее кресла, — она то и дело давала ему куски со своей тарелки, — и, вынув из кармана блокнот и карандаш, принялся, пока обе женщины были заняты немногословной, однако дружеской беседой, рисовать кота.
Десять минут — и рисунок готов. Стефен оторвал листок и молча протянул его Флорри.
— Ну… скажу я вам… — На ее подвижном лице отразилось удивление, нерешительность, боязнь опростоволоситься — самые разнородные чувства, сменившиеся, наконец, удовольствием. — Да ведь это Рыжик — как живой. Вы, значит, будете художник?
— Если рисунок вам понравился, вы, надеюсь, согласитесь принять его от меня на память?
— Этак у вас и денег никогда не будет: разве можно раздаривать вещи?
Хоть это и было сказано не без иронии, тем не менее Флорри была явно довольна. Когда Стефен после чая заявил, что пойдет немножко прогуляться, она крикнула ему вслед:
— Остерегайтесь ветра. Ведь Маргет смотрит прямо на Северный полюс.