Памятник крестоносцу

Этот географический факт был абсолютно точен, ко в противоположность Флорри Стефен любил холод: он всегда хорошо себя чувствовал в прохладную погоду. И сейчас, выйдя на приморский бульвар — пустынный в это время года, поскольку курортный сезон еще не начался, — он сразу ощутил прилив сил в своем ослабевшем после болезни теле. Целительный воздух, колючий, словно ледяное шампанское, без усилия наполнял его легкие, вызывал краску на щеках, бодрил. Впервые после суда в нем вспыхнула искорка оптимизма, однако он решил, что еще недели две не будет браться за работу — не будет даже делать набросков или писать маслом, как предполагал ранее, — а постарается раз и навсегда избавиться от этого дурацкого заболевания, которое на протяжении стольких лет то и дело докучало ему. Стоя один на бульваре в сгущавшихся сумерках, среди безбрежного серого простора, где небо сливалось с морем, а ветер гудел и вздыхал у него в ушах, словно в большой морской раковине, и песок, завихряясь, опадал у его ног, Стефен почувствовал, как кровь быстрее побежала у него по жилам, и, подняв голову, устало подумал:

«Может быть… я еще докажу… что я не совсем конченый человек… кто знает».

14

Шли дни, и настроение Стефена все улучшалось. Как ему было хорошо с этими простыми женщинами, которых люди его класса несомненно сочли бы «вульгарными»! А ему было с ними так легко, больше того: ему казалось, что он и сам такой же. Жизнь этого пропахшего солью района у гавани, приход и уход рыбачьих шхун, выгрузка улова — асе интересовало его, отвлекало его ум от горьких размышлений. Рано утром он ходил с Флорри на рыбный рынок, где наблюдал за тем, как она ловко покупает товар, вовремя ловя взгляд аукционщика, чей охрипший голос вел постоянную войну с грохотом лебедок. Постепенно Стефен стал удлинять свои прогулки по прибрежным скалам, спал с открытым окном, не боясь бриза. Но самым замечательным было купанье. Хотя купальный сезон еще не наступил и в воде действительно чувствовалась близость Северного полюса, на что не без сарказма не раз указывала Флорри, удержать Стефена было невозможно. Каждое утро он отправлялся на мол и бросался в воду, не отставая от местных смельчаков — членов клуба «Купайся круглый год», — те и в самом деле, как сообщил один из его новых знакомых, купались, даже когда на земле лежал снег. Это резкое погружение в холодную воду как раз и оказалось тем стимулирующим средством, которое больше, чем что-либо, ускорило выздоровление Стефена, возродив в нем не только желание писать, но и то, что было куда важнее: веру в свои творческие силы.

Он много времени проводил один: Флорри либо хлопотала, добывая разрешение на аренду, либо наблюдала за сооружением ларька, у Дженни полно было дел в лавке, а Эрни каждый день объезжал клиентов на тележке. Тем не менее в среду решено было «всем семейством» отправиться на экскурсию.

— А вы сможете поехать? — спросил Стефен Флорри.

— Мешай дело с бездельем, проживешь век с весельем, — изрекла она, затем, решив просветить этого невежественного человека, добавила: — В среду мы закрываемся в середине дня. Так что вполне можем поехать за креветками.

— За креветками?

— Вы что, в первый раз это слово слышите? Да сами же вы мне все уши про них прожужжали! Ну вот я и покажу вам, где, когда и как мы их ловим. После этого — к вашему сведению — мы вскипятим чайник и попьем чайку. А вы, если пожелаете продрогнуть до костей, сможете принять свою ледяную ванну. Это вас устраивает, мистер Михель Анжелло?

— Мне представляется это божественным, Флорри, — настолько любезно ответил он, что торговка даже слегка улыбнулась.

По мере того как проходили дни, она стала терпимее относиться к нему, хотя и старалась этого не показывать. Она не могла забыть, как он нарисовал ее Рыжика, и тщательно избегая разговоров на эту тему, все же отнесла потихоньку рисунок к некоему Смиту, чтобы окантовать и вставить под стекло. Затем неоднократные предложения Стефена посидеть в лавке — хотя Флорри отклоняла их самым решительным образом — привели к тому, что она перестала считать его «зазнайкой», особенно после того, как однажды вечером застала в рубашке с закатанными рукавами за мытьем посуды после ужина.

Наступила среда, день выдался пасмурный, но без дождя. Ровно в два часа лавку заперли, и вся компания, взгромоздившись на тележку, запряженную пони, выехала за город и покатила по прибрежной дороге на восток, в направлении Клифтонвилла. Проехав миль пять, Эрни свернул с шоссе на проселок, вившийся между двумя рядами набухшего почками боярышника, а затем переходивший в заросшую травою тропу, которую чуть дальше перегораживала калитка из ивняка; миновав ее, они выехали в поле, поросшее репейником и жесткой прибрежной травой. Здесь пони распрягли и оставили пастись, а Флорри с видом заправского гида повела своих спутников через щетинившиеся пучками травы дюны к уединенной песчаной бухточке, окруженной с трех сторон скалами.

— До чего же чудесное место! — воскликнул Стефен.

— Вода как раз схлынула, — заметил практичный Эрни. — Вот тут-то мы их и наловим.