Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II — V века

8. Найдя Галлию в таком состоянии, я отвоевал Колонию Агриппину, лежащую на Рейне и потерянную нами около десяти месяцев тому назад, и взял крепость Аргенторат, расположенную у подножия Барсега.[52] Наверное, молва об этом сражении дошла и до вас; боги отдали в мои руки в качестве пленника вражеского короля, но я, не колеблясь, уступил славу этого подвига Констанцию. Даже если мне не подобало еще праздновать триумф, в моей власти было убить моего врага Хнодомара;[53] никто не помешал бы мне провести его через всю землю кельтов, показать во всех городах и насладиться его бедой. Но я подумал, что этого делать не следует, и прямо отослал его к Констанцию, вернувшемуся в ту пору из поездки к квадам и сарматам.[54] Так случилось, что между тем как я сражался, он совершил мирное путешествие и был дружественно принят племенами, живущими по Истру, — но триумф все же справил не я, а он. После этого прошел и второй, и третий год, и к концу этого срока из Галлии были изгнаны все варвары, большинство городов было нами отвоевано, а из Бретанды прибыли многочисленные корабли. Я создал флот из шестисот судов — четыреста из них построены по моему приказанию в срок менее десяти месяцев — и ввел их в устье. Рейна; а это было нелегко, ведь там по соседству живут варварские племена. Флорентий[55] считал это дело настолько невыполнимым, что обещал заплатить варварам две тысячи литр серебра, лишь бы добиться от них права на проезд, и Констанций, узнав об этом (ему сообщили о таком намерении) написал мне и дал распоряжение пойти на это условие, если оно мне не покажется слишком позорным. Как же могло такое дело не быть позорным для нас, если даже Констанцию оно показалось позорным, — ему, слишком уже привыкшему во всем угождать варварам?

Ничего я им не заплатил, а пошел на них войной и при содействии богов добился подчинения племени салиев, прогнал хамабов,[56] забрал множество скота, женщин и детей. Я нагнал на них такого страху и подготовил такой поход против них, что они тотчас дали мне заложников и открыли безопасный путь для моего обоза с продовольствием.

Слишком много времени потребовалось бы для того, чтобы перечислить и описать все, что я сделал за четыре года. Вот главное: еще цезарем я трижды переходил через Рейн; я добился освобождения двадцати тысяч пленных, которых варвары держали по ту сторону Рейна; в двух боях и при одной осаде я захватил тысячу пленных, не таких, что уже не могут сражаться, а мужчин в расцвете сил; я отправил к Констанцию четыре легиона отличнейшей пехоты, три других более низкого качества и два отборных отряда всадников. В настоящее время с помощью богов я отбил обратно все наши города, а в ту пору уже около сорока.

Призываю Зевса и всех богов, покровителей наших городов и нашего рода, в свидетели моего доброго отношения к Констанцию и моей верности ему! Я относился к нему, как я желал бы, чтобы родной сын относился к отцу. Я воздавал ему такой почет, какого ни один цезарь доселе не воздавал императору. Он до сего времени не мог ни в чем упрекнуть меня, хотя я всегда говорил с ним откровенно; теперь же он выдумывает какие-то смехотворные поводы своего недовольства мной.

[В § 9 — 10 Юлиан говорит о том, как к нему были присланы помощники и заместители Пентадий, Павел и Гауденций, которые немедленно начали интриговать против него и внушили Констанцию мысль перебросить легионы, которыми командовал Юлиан, на Восток. Войска подняли мятеж и провозгласили Юлиана императором.]

11. ...Легионы прибыли; я, согласно обычаю, вышел к ним и стал их уговаривать продолжать свой путь; они простояли на месте один день, в течение которого я ничего не знал об их намерениях. Свидетели мои Зевс, Гелиос, Арес, Афина и все боги, что до самых сумерек я ничего не подозревал. Когда солнце стало садиться, меня предупредили о том, что готовится; дворец немедленно был окружен и повсюду раздались крики, между тем, как я еще размышлял, что мне делать, и еще не верил своим глазам. Все это произошло еще при жизни моей жены,[57] и я в ту пору отдыхал в нашей комнате в верхнем этаже; в стене этой комнаты было отверстие, через которое я поклонялся Зевсу. Между тем крики и шум во дворце усиливались, и я обратился к богу с мольбой "знаменье дать мне..."[58] и он явил мне его.